Свой, чужой, родной

— У нас и свой-то мусор никто не выкидывает… Ладно, идем чай пить. Будем надеяться, что записка в конце концов найдется.

Само собой, мысль о записке не давала мне покоя, и чай мы пили практически в молчании. Поняв, что в собеседнике я сегодня явно не нуждаюсь, Валька, допив чай, вскоре простился. Я вышла из квартиры вместе с ним, он поцеловал меня так же легко и непринужденно, как при нашей встрече, и стал спускаться по лестнице.

— У вас роман? — хмуро осведомился Глазков, лишь только за ним закрылась дверь.

— Пока нет, — ответила я, давая понять, что соседа это по большому счету не касается.

— Но все идет к этому? — тут же влезла Людка.

— Надеюсь, — съязвила я.

— А не староват он для романов? — прихлебывая коньяк, не без ехидства спросил Глазков. — Сколько ему? Уже под сорок?

Сказать, что я о возрасте Вальки понятия не имею, показалось не лучшей идеей, и я слова соседа попросту проигнорировала, тем более что Людка вновь влезла в разговор.

— Да ладно, ему не больше тридцати пяти. Мужчина должен быть старше. И опытнее. Выглядит он роскошно, — тут она показала Тимке язык, заметив, что тот при ее словах поморщился. — Господи, какое тело…

— Когда мужику больше нечем похвастать… — перебил Глазков.

Людка засмеялась:

— Конечно. То ли дело ты. Ни рожи ни кожи, и ума, извини, я в упор не вижу…

Это было несправедливо, Глазков неплохо выглядел, и умом его бог не обидел, ясно, что Людка его просто дразнит.

— Не знаю, каким местом ты на него смотрела, но я бы Тинке советовал быть повнимательнее.

— Я буду, буду, — кивнула я. — Может, мы немного отвлечемся от моего друга? У меня вопрос: ко мне в квартиру кто-нибудь заходил?

— Нет, а что? — насторожился Глазков.

Я рассказала о записке, Людка нервно хихикнула и спросила:

— Надеюсь, нас ты не подозреваешь? Черт, если так пойдет дальше, придется тебя святой водой опрыскивать.

— Ха-ха, — сказала я, устраиваясь в кресле рядом с ней.

— А ты точно ее на машинке оставила? — спросил Тимка.

— Точно.

— И она оттуда исчезла?

— Просто мистика, — кивнула я.

— Вот, — тут же сунулась Людка, — что я говорила! Без нечистой силы никак. И поселилась она в доме с колоннами. Откуда тянет свои когтистые лапы прямо к Тинкиной машинке.

— А лучше бы к твоему длинному языку.

Я сходила в свою квартиру и вернулась с картой. Положила ее перед Глазковым.

— Это что такое? — спросил он без интереса, а вот Людка любопытство проявила.

— План центра города? А фломастером обозначила, где трупы нашли?

— Потрясена вашей сообразительностью. Вот здесь можно беспрепятственно пройти к дому, — ткнула я пальцем в карту. — Ограждения в парке отсутствуют. А вот здесь, если помнишь, заброшенные павильоны, где могли быть спрятаны тела.

— Жаль, что ты раньше не сказала, — вздохнула Людка. — Статью уже видела?

— Нет.

— И ничего не потеряла, — хмыкнул Глазков. — Высосана из пальца. Никакой конкретики, одни глупые домыслы. И это писал человек, обвиняющий тебя в любви к кинематографу, и в частности к Стивену Кингу, не к ночи будь помянут! А у самой-то — ритуалы, сатанисты…

— Не было сатанистов…

— Но были намеки. Застращала так, что мэр срочное совещание собрал. Обыватели в ужасе: маньяки разгуливают по улицам, и это при том, что мы боремся за звание самого безопасного города России!

— Работать надо, тогда обыватели бояться перестанут.

— Если хотите, чтобы я успевала за вашим потоком сознания, давайте по одному, — предложила я.

— Эта чокнутая наваяла статейку, хотя нам вчера ничего об этом не сказала… Сегодня ее напечатали. Стоит признать: наваяла талантливо, при всей фантастичности берет за душу и даже в пот бросает. От страха. Советую попробовать себя в народных преданиях: зомби, вампиры и эти… инкубы.

— А это кто такие? — хмыкнула Людка.

— В Интернете посмотри.

— Редактор сказал: сделай так, чтоб волосы дыбом. Я старалась. Лето, народ впадает в спячку, а у нас тиражи и так дохлые…

— И это наша российская пресса! Мне стыдно, нет, я глубоко возмущен, что приходится делить кров и целебный напиток с такими, с позволения сказать, писателями! — ударение Глазков сделал на предпоследний слог и поспешно допил коньяк.

— Тебе что, от начальства досталось? — забеспокоилась я.

— С какой стати? Этой фантазерке можно сказать спасибо. Отныне делом чрезвычайной важности будут заниматься старшие товарищи. Так что пью я не с горя, как ты, должно быть, решила, а с радости. Жмурики в мешках — теперь не моя головная боль. Большое вам спасибо, Людмила Петровна!

— Жаль, — вздохнула я, — но ты ведь можешь…

— Ничего я не могу, — перебил Глазков, косясь на карту. — У старших товарищей головы больше, ума в них немерено, чего ж мне со своими глупыми догадками соваться? Тем более что они даже не мои.

— Все-таки злишься, — проворчала Людка.

— Не хочу говорить плохо обо всех представителях вашего ремесла, — ядовито начал Глазков, глядя на Людку, — но есть среди них особа…

— Обиделся, — констатировала подруга. — Хотя ничего такого я не писала. Сама можешь убедиться.

Мне их перебранки, которые возникали довольно часто и, как правило, на пустом месте, изрядно надоели.