Свой, чужой, родной

— Дом как дом? — спросила я, придя ему на помощь.

— Облезленький… Ставни закрыты. А колонны мне нравятся. По-моему, деревянные колонны — редкость. По крайней мере, в этом городе.

— Стивеном Кингом даже не пахнет?

— Давненько я его не читал… А ты фантастику любишь?

— Страшилки не очень. Ты можешь смеяться сколько угодно, но даже сейчас я чувствую: с этим домом что-то не так.

Улыбка исчезла сначала с его лица, а потом из глаз, и без искорок-смешинок, которые мне так нравились, глаза стали холодными, как вода в реке поздней осенью. И вдруг явилась мысль: назвать его Валькой — полная нелепица. Это не его имя.

Тут он сдвинув бейсболку на лоб, засмеялся и сказал:

— Верю на слово. Говорят, женщины куда чувствительнее мужчин.

— Я опять в гости напрашиваюсь, — когда мы оказались возле моего подъезда, заявил Валька. — Может, сделаем это доброй традицией?

— Отчего не попробовать? — улыбнулась я, доставая ключи.

— Не исключено, что я тебе даже понравлюсь, — поддразнивая меня, продолжил он.

— И не такое случается, — не осталась в долгу я.

Мы вошли и, подняв головы, убедились: соседи уже вернулись. Людка с планшетом в руках сидела в кресле, на столе перед ней стоял бокал мартини. Глазков развалился в кресле, в отличие от Людки он предпочел коньяк. Оба следили за нами заинтересованным взглядом, пока мы поднимались по лестнице.

— Твои соседи? — шепнул Валька.

Я молча кивнула.

— Физкульт-привет! — Глазков отсалютовал нам и протянул руку Вальке, который представился:

— Валентин.

— Тимофей. — Тимка выжал из себя улыбку, появление гостя ему, по неведомой мне причине, не понравилось.

Валькина улыбка, напротив, лучилась дружелюбием.

— Людмила. — Людка тоже протянула руку, которую он аккуратно пожал. — Кто этот красивый мужчина? — повернулась она ко мне.

— Ты же слышала, Валентин.

— И что, такие вот красивые-прекрасивые мужчины ходят по нашим улицам?

— Бегают… И надо обладать отличной физической подготовкой, чтобы их догнать.

— Значит, мне мало что светит. А я уж губы раскатала.

— Присоединяйтесь к нам, — перебил Глазков, обращаясь к Вальке.

— Спасибо, для начала надо душ принять, — ответил он с улыбкой, способной смягчить любой отказ.

— Вы уже душ вместе принимаете? — влезла Людка. — А почему я не знала?

— Душ, к моему великому огорчению, принимаем врозь, — деловито пояснил Валька. — И вещи я пока не перевез. Так что от душа в любом случае толку мало, придется до дома терпеть. Вообще-то я провожатый. В темное время суток девушкам не стоит ходить в одиночестве. А Тина так добра, что угощает меня чаем.

— Не перевелись еще рыцари. Знаете, Валентин, я очень часто хожу одна в очень темное время.

— Отвали, — ласково перебила я, и мы удалились в мою квартиру.

— Твой сосед, по-моему, ревнует, — заметил Валька, когда я закрыла дверь. — Он в тебя влюблен?

— Вряд ли. Если только совсем немного и в обеих сразу. А ты чего вдруг начал оправдываться?

— Мало ли, какие у вас отношения, — пожал плечами он. — Боялся напакостить.

— Ставь чайник, — сказала я, направляясь в ванную, чтобы умыться.

— На кухне можно руки помыть? — крикнул он.

— Можно здесь, — ответила я, и тут мой взгляд задержался на стиральной машинке, после чего сердце ухнуло вниз.

Вчера, поговорив с Тимкой, я сунула записку Эммы в карман домашних брюк, а перед тем как отправиться на пробежку, бросила их в стирку. Записку из кармана вытащила и оставила на машинке с намерением вновь прицепить ее магнитом к холодильнику, чтоб она, чего доброго, не потерялась. Но сразу этого не сделала. А теперь ее на машинке не было.

— Черт! — выругалась я. Подошедший в этот момент Валька посмотрел с недоумением. — Что за черт, а? — жалобно повторила я.

— Что случилось-то? — спросил он.

— Здесь лежала записка… Та самая, с адресом дома. А теперь ее нет.

— Дверь хлопнула, и она за машинку улетела, вот и все. Давай посмотрим.

Он заглянул в узкое пространство между машинкой и ванной, потом выдвинул машинку с намерением заглянуть и за нее, шикнул на меня:

— Возле корзины посмотри.

Я подняла корзину с пола, потом открыла ее и даже потрясла, благо что она была пуста.

Валька выпрямился и вернул машинку на место.

— Что? — спросила я.

— Ничего, — пожал плечами он. — Но она где-то здесь, если ты ее случайно с бельем не засунула.

Стирка уже закончилась, я выложила белье в таз, разумеется, никакой записки не обнаружилось.

— У нее был шанс выжить? — спросила я.

— Смотря какая бумага, — пожал плечами Валька.

— Куда ж она делась, черт возьми?!

Я попыталась вспомнить, как стояла здесь три часа назад, вывернула карманы, положила записку… Чисто теоретически смахнуть ее я, конечно, могла… Может, поэтому и забыла прицепить ее к холодильнику. Она мне просто на глаза не попалась…

— А ты в чем была? Может, в карман ее машинально сунула?

Я проверила карманы. Ключи я оставила в прихожей, и теперь в кармане — лишь сложенный листок с картой, который я брала в парк.

— Нет, я точно помню, что на машинке ее оставила.

— А не мог кто-то из твоих друзей зайти и выбросить ее, решив, что это мусор?