Свои

— Благодарствую, — сказал Старик и вышел из кабинета.

Во дворе он внимательно и осторожно осмотрел полицейских. Вооружение в основном карабины, советский ручной пулемет Дегтярева.

Старик подъехал к школе, на окнах которой были решетки из колючей проволоки. Школу охранял полицейский с винтовкой.

В комнате для свиданий сидели Старик и очень пожилой Полицейский.

Дочки зашли, бросились к Старику и заплакали, обнимая его.

— Выйди, — сказал Старик Полицейскому. Тот проворчал что-то, но вышел.

— Вытираем сопли и слезы, — сказал дочерям Старик, развязывая платок с едой.

Дочери ели хлеб с салом, запивали молоком и рассказывали:

— Жуть! Обовшивили. И блох полно. В классе по сорок человек. Папаш, выкупи нас! Людку из Пуговки за царский золотой червонец выкупили.

— Вы дороже стоите, — Старик улыбнулся.

И дочери повеселели, вытерли слезы. В комнату заглянул молодой полицейский.

— Дядя Ваня, надо в камеру, обход скоро.

Дочери снова заплакали.

Старик и пожилой Полицейский пили чай из блюдечек, как привыкли пить, откусывая щипчиками совсем уж микроскопические кусочки сахара.

— Девки говорят, что некоторых выкупают, — сказал Старик.

— С твоими вряд ли получится, — ответил Полицейский. — Они на контроле у Полицмейстера. А он идейный. Ты же сам знаешь, нет ничего хуже, чем идейные, за советскую они власть или за немецкую. Его не купишь.

— А можно и не покупать, — сказал Старик.

— А как? — спросил Полицейский.

— А никак, — ответил Старик.

Ночью Анна спускалась к бане на берегу реки. За нею шел Политрук.

Анна вошла в баню, показала на баки с горячей и холодной водой, размочила в шайке березовый веник.

— Пропарься хорошенько, потом первача примешь и поправишься.

Она плеснула на каменку ковшик горячей воды и выскочила в предбанник. Сидела в предбаннике, прислушивалась, но ничего не слышала.

— Живой? — спросила она. — Чего молчишь?

Не дождалась ответа, открыла дверь в баню и увидела голого Политрука, лежащего на полу. Политрук приподнялся, прикрывая причинное место, и сказал:

— Не могу, сил нет…

— Ладно, — ответила Анна. — Полезай на полок, пропарю.

Политрук забрался на полок, и Анна начала хлестать его веником. Ей было жарко, она скинула кофту.

— Не могу больше, — сказал Политрук, спустился с полка, сел на лавку, увидел полуобнаженную Анну, развел руками и горестно сказал: — Совсем я плохой. Вижу такую красоту и… Теперь только понял, что это такое: видит око, да зуб неймет.

— Сил-то хватит, чтобы до дома дойти? — спросила Анна.

— Дойду, — пообещал Политрук.

— Трюхай помаленьку, а я постираю, пока вода горячая.

Политрук с трудом забрался на чердак дома. Чекист укрыл его полушубком.

— А Анюта? — спросил Чекист.

— Стирает, пока вода горячая.

— Попарились вместе? — спросил Чекист.

— Нет сил на вместе, — ответил Политрук.

— У меня есть, — сказал Чекист. — Ты отдыхай. Я скоро.

Чекист спустился с чердака. Пригибаясь, побежал в темноте к бане, открыл дверь и увидел полуобнаженную Анну. Поискал крючок, чтобы запереть дверь.

— Никто не войдет, — сказала Анна.

…Утром Анна вошла в сарай, поворачивая лицо так, чтобы не было видно подбитого глаза и разбитых губ.

— Харчей принесла? — тут же спросил Снайпер.

— Папашка вернулся из райцентра и запил, — сказала Анна. — Уже литр первача в себя влил. Я пыталась отобрать, так он мне нож приставил и говорит: прирежу! Сейчас уснул, я к вам побежала.

— А тебя за что приложил? — спросил Снайпер.

— Меня за дело…

— А что с девками?

— Сказал, что сидят в тюрьме и плачут.

— Пошли, когда он пьяный, то бешеным становится, — сказал Снайпер.

— Я с вами, — сказал Чекист.

За столом молча сидели Снайпер, Чекист, Политрук, Старик. Анна подавала еду. Старик ел щи. Не отвлекаясь от еды, сказал вполне буднично:

— Просрали страну. И какую страну!

Ему не ответили. Чекист, сидя рядом с Анной, гладил ей колено. Анна как будто не замечала его манипуляций.

— Весь август через деревню наших пленных гнали. Тысячами. А почему?

— Почему? — спросил Чекист. Теперь его рука оглаживала ягодицы Анны.

— Потому что не хера защищать. Ничего своего не оставили. Все обобществили. Все кругом колхозное, все кругом мое. Так это только в песнях. Все в песнях. Броня крепка, и танки наши быстры. Где наши танки, где самолеты? У меня на постой красноармейцы остановились. Так у них трехлинейные винтовочки. Я с такой с японцами воевал в девятьсот пятом году. И пулемет «максим» тоже уже был в японскую. А где автоматы? У вас все получалось, когда вы со своими воевали: раскулачивали, сажали, с немцами будет потруднее воевать.

— Не только с немцами, — возразил Чекист. — Среди своих много предателей. Полицмейстер ведь из ваших, местных.

— Да, из наших, — подтвердил Старик. — Но с ним придется поступить по-вашему, по-большевистски.

— Это как? — осторожно спросил Политрук.

— Расстреляем по идейным соображениям. Не получается с ним договориться. И перехитрить не получается. Шибко умный. Он даже умней меня. Обложил он нас со всех сторон.

— Откуда этот выродок? Кто он по происхождению?