Свое время

Сережины ладони легли на плечи: шершавая жесткая кожа, как если б он много лет пахал землю или стоял у станка, удивительно, артисты ведь следят за собой, словно женщины, почему у него такие руки? Поскользили вниз, спустились на грудь, одним прикосновением бросив в жаркую дрожь, боже мой, я прожила всю жизнь, не зная, что это бывает вот так, что меня когда-то обвально обманули… А если бы знала, что бы тогда изменилось? Все равно же мы встретились только сейчас. Пускай меня обманули, и переиграть уже ничего нельзя, нельзя даже и сравнивать, сопоставлять, ставить на одну доску… бррр.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Напряглась, как будто… ну хорошо, хорошо, не буду.

— Просто не сейчас. Потом.

— Глупости ты говоришь. Никакого потом не бывает.

— Я знаю… просто…

— Понял, не дурак. Расскажи что-нибудь. Какой твой любимый цвет? Еда, напиток, город, фильм, цветок, актриса, книжка, зверь? Я все хочу о тебе знать. Ты кошек больше любишь или собак?

— Чай, собака, Пастернак.

— Не-не-не. Давай поподробнее!

Не уловил, ну конечно, он рос и жил на совсем других цитатах, но это как раз неважно, у нас есть целая вечность на взаимное прорастание, на обогащение и обмен и подлинными сокровищами, и просто ярким цветным бисером родом из необязательного, но самоценного жизненного калейдоскопа. Он прав, нужно просто говорить, говорить о чем угодно, не боясь ни бессмысленности, ни пустоты. О кино, о музыке, о книгах…

— …латиноамериканский автор. Правда не слышал? — обязательно почитай. Там человек попадает на необитаемый остров и начинает выстраивать там разные модели собственной жизни. В хижине, во дворце, с первой любовью, с гаремом, в монашестве, вождем дикарей, мировым диктатором… все это мысленно, конечно. Но сразу непонятно. Ему вообще очень хорошо даются эти тонкие переходы от реальности к воображению, без отточий, без швов. А в финале приплывает корабль, его спасают, и оказывается… Нет, не расскажу. А то все удовольствие пропадет, когда будешь читать.

— Веруська, ты меня сейчас запрезираешь, но я вообще не понимаю книг. То есть выступить на фестивале или на сессии о проблемах книгоиздания могу, встретиться с писателями могу, надувая щеки с умным видом. Но не понимаю. Книги — это вроде ксилита для диабетиков, заменитель жизни. Если жизнь чем-то как следует наполнена, на книги просто не остается времени. Стоп-стоп-стоп, только носом не шмыгай, га? Извини…

— Нет, я ничего. Ты говоришь — не остается времени. А теперь?

— Теперь — другое дело. Как только ты мне осточертеешь, я непременно отвернусь к стенке читать!

— Сережа!.. Ну а в кино ты хоть ходишь?

— Сравнила. Это совсем другое дело. Зовут же! То там премьера, то здесь, то дружба, то служба… О, ты на меня благотворно влияешь, уже и стихами заговорил!

— И смотришь? От начала и до конца?

— Не-а. Не смотрю. Нет, правда, если б даже и не тусовка в буфете, и не выпить с каждым, и не перетереть по делу с нужными людьми… все равно не смотрел бы. Не могу. Понимаешь, ты вот, к примеру, глядишь на экран и видишь там любовь, предательство, страх, ненависть, борьбу, благородство, хеппи-энд с катарсисом и так далее. А я, Веруська, вижу работу. Поверь мне, достаточно тяжелую, собачью работу моих друзей или просто коллег. И смотреть, как они вкалывают, неважно, за бабло или ради искусства, не такое уж большое удовольствие. На любителя, я бы сказал… И уж точно несовместимое с каким-то там катарсисом.

Мы разные. Полярно, космически разные люди из разных миров, которые по всем законам мироздания не должны были пересечься никогда. Невероятная случайность, результат сложнейшего кружевного плетения причин и следствий, и миллион раз мог произойти сбой, могла вильнуть в противоположную сторону, а то и вовсе порваться тончайшая нить — и ничего бы не было. Я могла бы сейчас сидеть в двадцать пятом по счету кафе с Берштейном, Машенькой, Красоткиным и Скуркисом, или бродить в одиночестве по улицам, или вообще никуда не поехать, а пойти, как собиралась до того, на очередной вечер никому не известного поэта в библиотеке за углом… или не пойти. Пить жасминовый чай и смотреть в окно, в дождь, и каплями по стеклу ползло бы нескончаемое, но неумолимо уходящее время…

Как хочется жасминового чаю. У них наверняка есть, у этих япономанов, и даже, возможно, предусмотрена чайная церемония… Или она в Китае? Мы, европейцы, и особенно славяне, с трудом различаем китайцев и японцев — а они сами считают глобально непреодолимой разницу между ними. Может быть, так оно всегда?.. И для того, чтобы нивелировались любые различия, достаточно иного угла зрения, другого пространства… времени?

— Веруська, вина?

Не угадал. Ничего. Когда-нибудь — ну вот опять сбой, ошибка, запретное слово, но ничего, пускай, — когда-нибудь научится угадывать. Пригубила вина, слишком густого и сладкого, но и это не столь важно, можно полюбить какое угодно вино. На тонком стекле — вишневые капли, совсем не похожие ни на рубины, ни на кровь. Вязкие, неподвижные, как и наше время.