Сентябрь 1992 года, Жан-Мари Ле Пен вышел провожать гостей за ворота своей виллы (я привозил к Ле Пену знакомить Жириновского и двух его однопартийцев, один из них был Жебровский, фамилию другого не помню). Мы уже прощались, когда подошли две из его трех дочерей. Отец познакомил нас. Рослые девахи, в таких многоэтажных платьях с кружевами. Вот не помню, была ли среди этих двух Марин. Надеюсь, что была. В 1992-м ей должно было быть 24 года.
Так что я, вероятно, с Марин Ле Пен знаком.
Вообще-то это не с бухты-барахты, что семья Ле Пен высказывается пророссийски. В гостиной на втором этаже виллы я обнаружил несколько картин Ильи Глазунова, помню. Старый Ле Пен, тогда еще не старый, но такой по-лепеновски, по-бретонски кряжистый мужик, потомок рыбаков, в двубортном пиджаке, не скрывавшем его наступательное парашютистское брюхо, веселый и приветливый, объяснил, что Iliya (так он произносил) — его старинный приятель, они знакомы с 1968 года.
Так что из происходящего мы видим только поверхность, результаты. Думаю, что приязнью семьи Ле Пен к России мы обязаны Илье Глазунову, Iliya который.
Я тогда подарил старому Ле Пену свою небольшую книжку «Речь большой глотки в пролетарской кепочке», вполне в духе Фронт насьеналь, по-французски. Так что я тоже поучаствовал в усилении пророссийских настроений в семье Ле Пен. Есть фотография, Ле Пен держит мою книгу в большой бретонской ручище, и мы на балконе его виллы в парке Montretout: Ле Пен, Жириновский, его однопартиец, я.
Но вернемся в 2017 год.
«Я хочу привести Францию в порядок! Во имя людей!» Так говорит Марин Ле Пен.
Я надеюсь, ее услышат.
Дочь старого Ле Пена, адвокат, бретонка, — дочь упорной старой расы, восходящей к кельтским племенам (ирландцы — родственники бретонцев), хочет оторвать Францию от Европейского союза, где мало кому известные, никак во Франции не авторитетные бюрократы решат судьбу Франции.
Это Брюссель взвалил на Францию непосильную обязанность в дополнение к арабскому населению, которое она опрометчиво аккумулировала на своей территории сама (до 7 миллионов), еще принять толпы новых нелегальных мигрантов. Мигранты дерутся, попрошайничают, громят и жгут свои же лагеря мигрантов.
Марин кричит: «Оглянитесь, Франция превратилась в страну третьего мира. На наших улицах целые семьи бродяг бросаются к автомобилям французов, выпрашивая милостыню. У нас воняет нищими. На тротуарах сидят молодые мамы с детьми и попрошайничают».
Она хочет привести Францию в порядок.
Как показывают опросы, Марин поддерживают рабочие, поддерживает, скорее, простой люд.
Кто поддерживает Эммануэля Макрона — соперника Марин Ле Пен во втором туре?
Как всегда, поверхностная The New York Times ошибочно называет Макрона левым, очевидно только на том основании, что он был долгое время попутчиком французских социалистов, самых несоциалистических социалистов в мире. Он был некоторое время министром экономики в правительстве президента-социалиста Олланда. Затем занимал должность заместителя генерального секретаря Елисейского дворца, что соответствует тютелька в тютельку должности заместителя главы администрации президента по русской шкале. То есть Макрон имел должность Владислава Суркова.
По всем своим параметрам, и политическим и физическим, Макрон соответствует опять-таки по русской шкале если, — знаете, кому соответствует? А Алексею Навальному он соответствует.
Макрон не левый, но махровый либерал, он ставленник креативного класса, ставленник интеллигенции, противопоставляющей себя во многих странах сейчас народу.
День рабочего
В советское время делали вид, что 1 мая — праздник труда, мол, «Мир! Труд! Май!».
Шли с лучезарными мирными лицами в колоннах. Дети, воздушные шарики, цветы, улыбки, сопли счастья от достигнутой мирной жизни в социалистическом обществе.
Между тем исторически ничего подобного.
Рабочие движения первого времени все были violent. Массовые рабочие движения начались в Америке.
В забастовках в Чикаго весной 1886 года участвовали от 300 тысяч до 500 тысяч рабочих. Требовали восьмичасового рабочего дня. И более того: «Долой троны, алтари и денежных мешков!»
Майская листовка в 1886-м, после столкновения с полицией у завода механических жаток Маккормика (тогда погибли шесть рабочих) в Чикаго, кричала не о мире. «Месть! Рабочие, к оружию!»