Изучая нейрохронологию Диаза, я увидел, сколько зарубок жизнь оставила в его сердце, сколько глубоких душевных ран он перенес. Этот человек больше не мог сдерживаться и управлять своей болью, она стала руководить его поступками. Бывают моменты, когда из-за страданий и тревоги нервы начинают управлять нами. Тогда каждое мгновение становится моментом выживания. Человек с поврежденной страхом, презрением, насилием психикой становится крайне опасным. Вероятно, он убьет всего лишь одного человека (может быть, и самого себя) или будет погружен в бездну такой мрачной страстью, что заразит ею массы, которые вознесут его на вершину, чтобы он на совершенно законных основаниях принялся истреблять миллионы.
Люди с обнаженными остатками нервов обычно пребывают в больницах и тюрьмах, но некоторым удается добраться до ответственных постов и управлять нашей судьбой. Уже доказано, что из-за опошления сочувствия, доброты, благородства и прославления эгоизма, жестокости и тщеславия в некоторых сферах предпочитают психопатов. Каждому понятно, насколько ограничен в своих движениях человек со скрюченной болью спиной. А теперь представьте себе, насколько недоступны благие помыслы и благоразумие человеку с измученным мозгом.
Выжимая людям мозги, как выкручивают руки, наша система производит нейроинвалидов. Их непригодность не бросается в глаза и часто рядится в добродетель, но наступает момент, когда она причиняет людям горе и страдания. Этот сумбур нервов длится столетиями, но у нас всегда есть выбор — от довольно легкого до легендарно трудного: даже одна нота, сыгранная нами, окажет влияние на все человечество.
В мрачной истории Артуро Диаза слышатся отзвуки насилия и сострадания, которые поселились в наших душах начиная со Средневековья, а может быть, и с первых дней человечества, когда сыновья и отцы дрались, оскорбляли, унижали и действовали друг другу на нервы всеми возможными способами. Это продолжается и по сей день, и даже когда вы читаете эти строки, кто-то тиранит своего ближнего. Обнаженные нервы тех и других продолжают резко звучать; их много, очень много этих нейроинвалидов, не отдающих себе отчета в своей неполноценности.
Эту нейроинвалидность трудно заметить нашим примитивным зрением. Мы видим руку или спину и можем до них дотронуться, нам известны все способы их функционирования, мы осознаем размер их пяди и возможности. Однако нам потребовались многие тысячелетия, чтобы осознать и понять телесную эргономику даже обычных рук, которые мы видим перед собой со дня появления человечества. Нейрон был открыт всего полтора века назад, так что можно представить себе тот путь, который нужно еще пройти, чтобы осознать и понять нейронную эргономику.
Нерв — это святое
Если представить себе человечество в образе столетнего старца, то год был бы эквивалентен четырем часам его жизни. Битва под Сталинградом прошла лишь
Человек никогда не сможет воссоздать природу, он даже не может создать одну-единственную живую клетку. Он уничтожает окружающий мир, потому что ничего в нем не понимает и не разбирается. Это свидетельствует о его нездоровье и незрелости: истребляя сегодня то, что поймем завтра, мы своими руками разрушаем будущее. Именно этим мы и занимаемся по отношению к окружающей среде и к нашей внутренней природе: мы приносим в жертву новому индустриальному богу свои плоть и кровь, и главное, свой мозг. В этом смысле есть прямая связь между биомиметизмом, который изучает, сохраняет и вдохновляется природой, и нейромиметизмом, который ставит перед собой те же задачи, только по отношению к нервной системе.
Искусство осторожного отношения к будущему — это метод долгосрочного развития, которое находится на пересечении экономического, социального и экологического прогресса. Как мы уже видели, нейроэргономика может многое сказать по поводу экономической и социальной эволюции, так как она является неотъемлемой частью этого процесса. Нейромиметизм исключает грубое вторжение в будущее и не позволит его растоптать, а также поможет освободиться от самих себя, ибо мы не сможем уважать окружающую среду, если не признаем священность собственной природы. Нервы никогда не были лишь волокнами с разбавленной морской водой, они — сама природа, вписанная в нас, ее отпечаток.