— О боже, Алёша, перестань. Почему ты всё время стремишься задеть меня, кольнуть побольней, что с тобой? Алексей отвернулся от неё, подошёл к бюсту, положил руку на плечо, обрывающееся на середине, провел пальцами по щеке. Ксения смотрела на него.
— Глина сохнет. Нет, на войне я не работал. Некогда было. Да и не любитель я начинать, не зная удастся ли закончить. Там и вообще-то часто убивали, а я был в армейской разведке. Из удачного поиска возвращались не все. Из других, а их было больше — не возвращался никто. Впрочем, сейчас это всё отработанный пар. Не страшно. Можно писать романы.
— Прости, Алёша. Я сказала тогда глупость, но я, поверь, не хотела тебя обидеть.
— А я и не имел в виду ничего плохого. Я уверен, что об этом действительно напишут книги, может быть кто-нибудь из моих уцелевших ребят уже пишет, кто знает.
— Если после такого перерыва ты смог сделать… это, то мне, честно говоря, непонятно, чему я, да и не только я, смогу научить тебя? Тебя учить — только портить. Ты и на первых курсах был не из числа последних, я помню ты получил первое место на институтском конкурсе — но то была обычная ученическая работа…
— Не захваливай меня. Хвалить, действительно, только портить, а учиться учить — не знаю, но учиться надо. Если уж гении всю жизнь учились и не стыдились этого, то о нас и говорить нечего.
— Я говорю не о нас — тихо сказала Ксения, — а о тебе, и ты сейчас говоришь совсем о другой учёбе.
— Неважно. Ты прекрасно знаешь, что будь я даже Фидием, без диплома меня возьмут разве что оформлять вывески в колбасном магазине, да и то вряд ли — придется всё равно брать справку в деканате, что я обучался и окончил столько-то курсов. И потом это не так уж плохо — иметь несколько свободных лет. Я благодарен тебе, но извини, всё же не верю, что эта первая за пять лет работа так уж безупречна. Да я и сам уже это вижу.
— Может быть ты и прав. Ну, что же, оттачивай свой талант… А ведь ты был прав тогда — ты действительно не будешь у меня учиться.
— Буду, Ксюша. Обязательно буду, и попрошусь в твою группу.
— Я постараюсь, чтобы этого не случилось.
— Почему? Не отвечая, Ксения встала с дивана.
— Во всяком случае, Алёша, спасибо, что я — первая твоя работа.
— Да, ты — первая. Она странно посмотрела на него.
— Ну, мне пора.
— Подожди, как пора? А Большой театр? До начала еще сорок минут. Мы даже в буфет успеем зайти.
— В другой раз, Алёша. Мне пора.
— Перестань. Не хочешь идти, не надо, хотя неизвестно, когда в следующий раз удастся достать билеты на Лемешева. Я тебя всё равно не отпущу… Проводить-то хоть тебя можно?
— Не стоит, Алёшенька. Разве что до автобусной остановки.
— Алексей поймал её взгляд, но она сразу отвела глаза. Он подошёл к ней, взял за плечи и у него перехватило горло, он уткнулся лицом в её волосы, не в силах ничего сказать и почувствовал, что она как воск в его руках. Прерывающимся шепотом, он сказал:
— Ксеня, милая, к чёрту театр, поедем к тебе.
— Нет, в театр. Пусть сегодня будет праздник. Алёшка, я шесть лет ждала этого дня, а ты…
— Что я, ну, что я — родная ты моя Ксюшка, прости, прости, я и так наказан… ты же знаешь.
— Знаю. Все мы наказаны, и навсегда. Ну, да ладно, не обращаем внимания, идёт? Ничего не было, всё забыто. Жизнь прекрасна и удивительна. Берём в осаду буфет Большого!
— Берём. В дверь постучали и мамин голос сказал: «Чай готов». Они переглянулись, в глазах у них заиграли чертенята, и они рассмеялись. Екатерина Максимовна открыла дверь.
— Что здесь происходит? Какое у вас бурное веселье. Что это вас так рассмешило? — она быстро задавала вопросы и сразу замолчала, увидев на станке лицо Ксении. Она перевела взгляд, увидела счастливые глаза молодой женщины и одобрительно улыбнулась.
— Так что же чай?
— Мам, мы опаздываем в Большой. Чай потом, в следующий раз.
— До свидания, Екатерина Максимовна.
— До свидания, Ксюшенька. Мать затворила дверь за детьми и подумала: «Хорошо бы.»
II