Свободный поиск

— Какой же я дурак, Господи. Да что же, они все, что ли одинаковые? Стоит оставить на несколько дней и вот… — он искренне забыл в этот момент, что у Ксении в отличии от Лены, перед ним не только не было никаких обязательств, но по их последнему прощанию в субботу она должна была сделать свои выводы. Ксения остановилась. С серьезным выражением лица сказала что-то молодому человеку, кажется, даже моложе её, и пошла к своему дому. Парень потоптался, вздохнул, повернулся и пошёл назад по переулку. Алексей догнал Ксению у самого подъезда. Она с удивлением смотрела на него.

— Алёша? Ты что здесь делаешь? Алексей пожал плечами — неужели не ясно зачем он здесь.

— Тебя ждал.

— Ну, проходи, если пришёл.

— Да нет, Ксюш. Я вообще-то хотел пригласить тебя к себе.

— К себе? А что случилось?

— Да ничего не случилось. Просто у меня есть два билета в Большой театр, если ты хочешь, конечно, а перед этим я хотел тебе кое-что показать. Мне важно знать твое мнение, тем более раз уж ты теперь преподаешь у нас. Засветившееся было удивленной радостью лицо Ксении погасло.

— Ах, вот как. Ты хочешь показать мне свою работу. Занятно. Когда же ты успел?

— Неважно. Пойдёшь ко мне или нет?

— Алексей чувствовал, что сказал что-то не то или не так как надо бы и от этого начинал злиться.

— Хорошо. Насчет театра не знаю, а работу твою, если ты просишь, я посмотрю. Она подчеркнула своей интонацией это „ты просишь“, и оно прозвучало оскорбительно, но Алексей вместо того, чтобы обидеться, вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся: „Знала бы ты, что это за работа“, и промолчал.

— Во всяком случае мне нужно переодеться. И вообще я дико устала. Может быть в другой раз? Куда ты так спешишь? „Так, значит, всё-таки этот парень“, — подумал Алексей. „Что было, то прошло“. Быстро. А впрочем, что ей… Сам виноват.»

— Другого раза не будет, Ксения. Я думаю твой кавалер простит тебе это деловое посещение бывшего сокурсника.

— Какой кавалер?

— Я ещё не слепой.

— А, это же Володя Брыкин. Хороший мальчишка, но к сожалению, очень разбрасывается. Сессия на носу, а у него ни одной сданной работы. Проводила с ним воспитательную беседу. Ну, ладно подожди меня, я быстро. Алексей посмотрел ей вслед и увидел, что в небе снова появилось солнце и услышал как зашумела листва на деревьях. У него были ключи, но он позвонил. Дверь открыла мать. Она с недоумением смотрела на женщину, стоящую рядом с её сыном. И вдруг, когда Алексей уже раскрыл рот, чтобы сказать: «Мама, это же Ксения, мама!» Екатерина Максимовна радостно улыбнулась.

— Здравствуй, Ксюша, а я тебя и не узнала. Как ты похорошела, милая. Ну, что же вы стоите в дверях, заходите, заходите. Смутившаяся Ксения вошла в квартиру, Алексей вошёл следом за ней, такой же смущенный, и стараясь не смотреть матери в глаза — она явно подумала об их приходе по-своему. Екатерина Максимовна ушла ставить чай, и они остались вдвоём. Ксения с явным любопытством осматривала комнату Алексея и, хотя заметила завёрнутую в белую ткань скульптуру, только оглядев всю комнату, выразительно остановила свой взгляд на ней.

— Когда я шёл к тебе — хотел похвастать, а сейчас… как это ни смешно, но я трепещу как маленький. А ты уж будь поснисходительней, то есть я хотел сказать, будьте, уважаемая Ксения Николаевна. Алексей сверху забрал в горсть полотно и сдёрнул его одним движением. Золотистый вечерний свет полился из окна на Ксению. Когда он говорил сейчас Ксении все эти полуоправдательные, полууничижительные слова, он и сам отчасти верил в то, что говорил, но в тоже время он верил, хотел верить и в то, что всё то что он сейчас говорит — неправда, и живая Ксения опровергнет его слова. Ксения смотрела на своё отражение в глине и молчала. Алексей нахмурился. Ксения оторвала взгляд от скульптуры и перевела его на Алексея.

— Поздравляю, Алёша. Алексей не почувствовал в её голосе радости, в нём было какое-то странное печальное восхищение.

— Ты как-то не очень весело это говоришь.

— Нет-нет, ты не обижайся, Алешенька, я рада, я очень рада за тебя, но… я не знаю, как это тебе объяснить…

— А ты попробуй, вдруг я пойму.

— Перестань. Я чувствую, а сказать трудно, не знаю как. Ты сейчас как-то отдалился от меня. Нет, дело не во мне. Ты понимаешь, если бы я была просто женщина, обыкновенная, я не хочу сказать, что я необыкновенная, я имею в виду — не художник, она может быть и выразила бы тебе своё неуёмное восхищение, а может быть и вообще ничего не поняла или ей бы только понравилось то, что ты вылепил её, польстил ей, нет, я не хочу сказать, что ты в этом, — она кивнула на своё изображение, — польстил мне. Я очень путано изъясняюсь…

— Да нет, в общем-то я понял тебя. Правда, я думаю, что ты преувеличиваешь, хотя мне и самому нравится эта работа.

— Вряд ли. Я могу предвзято судить о своих работах — о чужих нет. У меня это уже в крови. Я могу не принять их, но не увидеть руку мастера — не могу. Ты много работал во время войны? И где ты был там, ведь в сущности ты почти весь тот вечер молчал. Где ты был после Сталинграда? Расскажи мне о себе.

— Это профессиональный интерес?