Свободен (СИ)

          Мучительно размышляя, Игорь пытался понять причины всего этого ужаса, всех этих обидных слов, что сейчас выливаются на него. Новые пиджак и брюки для школы, уже ждущие в шкафу своего часа, синий велик, причина зависти всех мальчишек во дворе, "крантик" (как его писюн называла бабушка)... Значит, этого мало? И совсем не девчачье имя – Игорь, тоже не считается? Но почему? А что считается?

          Он так и просидел под окном до самого ужина – сначала на корточках, а потом, когда ноги больно закололо, сел прямо на пол у стены. В небе давно растворилась и корова, и крохотная козочка, у которой, если повнимательнее присмотреться было только три ноги. Но разве это важно, когда два маленьких человечка, резко оторванных от своих родных, от своей привычной жизни нашли друг друга, и настолько сблизились, что засыпая, пытались держаться за руки, благо кровати в палате из-за экономии места стояли почти вплотную.

          Вышагивая вечером в столовую, Игорь уже немного успокоившись думал, что он сделает всё, чтобы и его так же слушались, так же, как Юрца, чтобы и он стал – "сила", поэтому прямо с сегодняшнего дня надо начинать становиться мужиком. Он решил. И первое, что сделал Игорь, это пошёл есть один, без Димули. Малыш, правда, не понял этого, так как его перед самым ужином куда-то увела медсестра, предварительно растормошив и вытянув из-под одеяла: мальчик, наплакавшись, спал, укрывшись своей единственной защитой – тонким больничным одеялом. Он спал так крепко, что женщине пришлось долго будить его, добиваясь осмысленности во взгляде.

          Вот так, шлёпая босыми ногами (медсестра только в коридоре увидела, что мальчик не надел тапочки – пришлось возвращаться за ними в палату), безостановочно зевая, он ушёл, утянутый за руку ещё пока не чёткой для себя фигурой в белом халате.

          Когда Димуля вернулся, поев после положенных процедур с медперсоналом в сестринской (ну не оставлять же такого милого и такого несчастного малыша с тарелкой противной тушёной капусты одного в гулкой столовой – все в отделении уже поужинали к тому времени), то застал друга уже спящим. Дима постоял около его кровати, помялся, не решаясь будить. В палату уже заполз вечерний сумрак: кто-то играл в телефоне, кто-то тоже, как и Игорь спал, Юрец-длинный, научившись тайком выбираться на свободу, ушёл курить на улицу и до сих пор не вернулся. Дима понял, что сильно задержался: после ужина сердобольная Катенька–интерн решила почитать мальчику детскую книжку, что каким-то чудом завалялась в отделении. Но ему очень надо было поговорить с другом, они ведь так и не дали имена ни корове, ни козочке! Мальчик всё-таки подёргал одеяло за свисающий кончик, но Игорь не пошевелился. Вздохнув он решил, что уж завтра они непременно решат, как их будут звать. А ещё ему хотелось нарисовать дом, где вместе с ними будут жить и корова, и козочка-Пушок. Димуля забрался на свою кровать и долго крутился перед тем, как уснуть: он чувствовал себя виноватым за то, что, не посоветовавшись, уже выбрал имя для своей козочки.

          Через несколько дней Игоря выписали домой. И всё это время вплоть до самой выписки он ни разу не подошёл к Диме и не заговорил с ним. Он видел, как удивление и недоумение на личике мальчика сменяется на отчаяние... Малыш не плакал – не издавая не единого звука, он неподвижно сидел на своей кровати и только смотрел на Игоря полными слёз глазами, следил за каждым его движением, поворачивал голову, как подсолнушек за солнцем, не веря в то, что он теперь остался один. Не по размеру свободным рукавом пижамной кофточки проводил по глазам и снова смотрел, смотрел... ждал.

          Уже, будучи совсем взрослым, Игорь нередко задавался вопросом: "И кто додумался в палату к малышам поселить такого лба?" И тут же отвечал сам себе: "Мест, наверное, больше не было в отделении". Но такое, в общем-то, логичное оправдание ему не помогало, дело было сделано, ещё тогда, много лет назад. Отповедь подростка, волей случая оказавшегося в их палате и упивавшегося своей властью, чувствовавшего себя королём – великим гуру среди дошколят, запомнилась. Слова и унизительный указующий перст, буквально пригвоздивший его к месту, вросли в него со всеми прожитыми годами, слились с ним в единое целое, как червь-паразит, приросли к душе, пустили свои корни-щупальца, стиснули и перестроили его под себя. Они постоянно нашёптывали, уговаривали, зомбировали: "Надо быть мужиком! Быть мужиком-м! Мужиком-м-м-м!"