Свободен - 2.

«С ней даже весело», — улыбаюсь я, слушая её байку о том, как капитана круизного корабля однажды спросили: «Почему большинство кораблей носят женские имена», а он ответил: «Если бы вы знали, как тяжело ими управлять, вы бы не задавали глупых вопросов».

Она приятная, умная, милая, но как бы мы обе ни старались, нам не избежать разговора о том, кто сейчас веселится на очередном мальчишнике.

— А мы собирались в свадебное путешествие как раз в круиз. На одной из «Принцесс», есть такая круизная компания, — подливает она ещё вина. — Прости, что-то вспомнилось.

— Ничего. Говори, — откусываю я дольку груши. — Это же невозможно так лавировать между событиями твоей жизни, чтобы ни разу не упомянуть об Артёме.

— Лавировать, — улыбается она, отпивая вино. — Да, как раз в круизную тему. И это на самом деле трудно. Но я пришла как раз поговорить о нём. Если ты не возражаешь, конечно.

— Нет, — пожимаю я плечами. И действительно не возражаю. О чём же нам ещё говорить, если не о нём?

— Тогда я начну с панегирика в его честь, — набирает она воздуха в грудь и резко выдыхает. — Хотя уверена: ты и так уже знаешь какой он хороший. И что бы там тебе вдруг ни наговорили, не сомневайся: он верный, честный, надёжный, порядочный, преданный. Настоящий, — разводит она руками. — Поэтому мне очень трудно принять тот факт, что мы даже дружить больше не можем. Потому что он так решил. Потому что тебе всегда будет казаться, что я лезу в вашу жизнь. А из-за того, что он чуть не женился на мне, ты всегда будешь видеть во мне соперницу.

— Эл, говори о себе, — невольно морщусь я, то ли от кислого сока, то ли от её сожалений. — Не надо приписывать мне свои умозаключения. Если хочешь, я ими поделюсь. Но ты ведь не за этим пришла.

— Не за этим. Я пришла тебе сказать, что на самом деле тогда, — показывает она на фотографию, — когда мы должны были пожениться, я его не любила.

Она допивает и наливает ещё. Пока я складываю в уме два и два: речь её отца, где он сказал Артёму, что тот просто был очередной «игрушкой» его Принцессы и то, как одобрил его решение уйти, а ещё рассказ Артёма, что их затягивало в эти отношения как в трясину. Потому что всем казалось это логичным, правильным, естественным, что их давняя дружба переросла в любовь. Плюс совместный бизнес отцов, деловые связи. Они словно с детства уже были одной семьёй.

— Я просто привыкла. Мне льстило его отношение ко мне. Безотказность, потакание моим прихотям, его трогательная внимательность. Но я относилась к нему как к пажу. Неприметному, скромному, с его вечно потеющими ладошками, — снова пьёт она почти до дна. Но запаса воздуха не хватает, и она судорожно выдыхает, и отставляет бокал. — И когда он меня бросил, для меня это было, — она качает головой, подыскивая нужные слова, — как дезертирство. Предательство. Бегство с поля боя. «Он обязан! Обязан на мне жениться!» — визжала я. Мне было стыдно. Это такой позор! Такое унижение. Я стала посмешищем. И готова была силком тащить его в ЗАГС, потому что мне было плевать чего хочет он. Я знала, чего хочу я. А я хотела, чтобы на меня не показывали пальцем как на стерву, от которой сбежал жених. И я буквально приказала отцу его вернуть, любым способом. Только знаешь, что он сделал?

— Знаю. Отпустил его.

— Ещё и благословил, — вздыхает она тяжело. — О, сколько всего я ему тогда наговорила! Как ненавидела его за это. Но у меня был очень мудрый отец. Он только посмеивался в ответ и говорил, что этот парень просто до меня ещё не дорос. Не та стать, не тот аллюр. Но слова отца дошли до меня только после его смерти. Когда Артём вернулся, с этой своей, рыжей, — показывает она рукой бороду. — Он вернулся и взвалил на себя всё. Похороны. Дела отца. Его бумаги. Завещание. Завод. Всё. Я даже не знаю, как так получилось, но мы оказались совершенно не приспособленными к жизни без отца. А всё рухнуло в один день. В один миг, — сделав губы трубочкой, выдыхает она, едва сдерживая слёзы. — Мы отказались с мамой беспомощными как слепые котята перед лицом этой трагедии. Оказались в пустоте. В вакууме. Потому что в нашей семье всё и всегда решал отец. Всё держалось на нём. С мамы не было вообще никакого толку, да и до сих пор нет, — машет она рукой. — Я как-то нашла в себе силы взять себя в руки. Только одна всё равно бы не справилась. Но, если ты думаешь, что я просто эгоистично решила перевалить всё на Тёмаса, — тепло улыбается она, — я его так зову.

— А он тебя как зовёт? — выливаю я ей остатки вина из бутылки, хотя, судя по блеску в глазах, она уже хорошенькая.

— Элка — Белка. Ну или просто Белка. Не зовёт. Когда-то звал.

— И ты не решила на него ничего взваливать?