Свобода выбора фатальна

«Впрочем, Фриско – еще не Америка, да и Америка – совсем не Фриско» – Брагин вспомнил слова «утреннего летчика», помогшего своим присутствием и участием уладить возникший конфликт с негром, вспомнил вчерашние полуночные блюзы на мостовой – и у него немного улучшилось настроение после облома с рок-н-роллом… Он почувствовал легкую физическую усталость – все же весь день на ногах – и острое желание перекусить. С раннего утра у него не было ни крошки во рту, во время восхитительного путешествия к фортам Фриско и к висячему мосту, потом назад, увлекшись, надолго прогнал чувство голода. Но голод именно сейчас дал о себе знать зловещим урчанием желудка в опустевшем притихнувшем клубе, где только что отыграли свои классические рок-н-роллы и тут же сбежали от недостатка аплодисментов музыканты… К тому же в клубе подавали только пиво и спиртное, кормить чем-то существенным Брагина никто не собирался.

Он стал неторопливо подниматься со своего мягкого удобного креслица за столом, и вздрогнул от неожиданности в этом месте русской речи… И не просто русской речи. За приветствием на родном языке последовало его полное имя и отчество… К нему подошел некий господин и протянул для рукопожатия руку… Конечно же, он узнал этого господина… Это был Боря Фрейгин – «Петрович»…

Когда-то давным-давно аспиранты Брагина уважительно величали Фрейгина «Петровичем», больно трудно им давалось его отчество – то ли Пинхасович, то ли Пейсахович. По настойчивой просьбе самого Фрейгина и Брагин перестал называть коллегу Борисом Петровичем. Перешел на – «Борис, Боря», и в то же время был с ним «на вы». У них сложились неплохие рабочие коллегиальные отношения. Петрович вслух высоко отзывался о работах Брагина, персональных и совместных с аспирантами, просил посылать ему копии только что вышедших и выходящих статей, издаваемых научных монографий и учебных пособий, в ответ присылал свои оттиски и препринты. Брагин уже тогда обратил внимание, что большинство статей Петровича, одного и с соавторами, широко публиковались в международных журналах на английском языке. Брагин со своими аспирантами тогда и мечтать об этом не мог. Для таких публикаций требовались помимо актов экспертизы по месту работы куча разрешительных писем из различных ведомств и министерств – все-таки они работали по заказам оборонки… Во времена перестройки, в Эстонии, куда со временем перебрался Петрович, все это уже тогда было значительно проще. Даже аспиранты Брагина заметили, что амбициозный Петрович перестал публиковаться в советских научных журналах, только на английском языке, и только за рубежом. Беззлобно шутили: «Намылился Петрович. Но все равно хочет хлопнуть громко дверью, защитив докторскую диссертацию через свое международное признание».

Последний раз они с Брагиным виделись семь лет тому назад на Балтийской конференции по электронике в Таллинне. Тот там сначала работал в местном академическом институте кибернетики, потом на кафедре Таллиннского политехнического института, а в Эстонию переехал из Ленинграда, где ему, как он жаловался на каждом углу, перекрывали кислород с докторской диссертацией, туманно намекал, что «военная мафия из почтовых ящиков» пока сильнее «их ученой мафии». Хотя ни сам он, и никто из слушавших его научные стоны, не мог определить, что такое «ученая военная мафия», и что такое «их мафия». В Таллинне ему почему-то тоже не удавалось выйти на защиту докторской, говорили, что после неудачной предзащиты он заметался, засуетился, подал документы на выезд еще «до путча», а потом и вовсе стремительно исчез, то ли в Европе, то ли в Австралии, то ли в США. Будучи доцентом, эсэнэсом, Петрович широко публиковался в зарубежной научной периодике, но как только эмигрировал, имя его мгновенно исчезло со страниц западных журналов.

Исчез Петрович, казалось бы, раз и навсегда, как говорят в таких случаях, «с концами», в затягивающую всех эмигрантов из республик бывшего Союза воронку времени… Исчез – чтобы через столько лет вдруг, из ничего, материализоваться перед глазами Брагина в пустом джазовом клубе Фриско…

Старые времена, старые дела, старые проблемы, все это так бесконечно далеко – столько изменений, столько потрясений. Нет той страны Советов, нет старого Ленинграда, до Таллинна добираться так же далеко и долго, как и до Фриско… И вот уже во Фриско насквозь прокуренный Петрович, осунувшийся, с желтинкой печеночника на лице, на правах радушного хозяина тянет сильно оголодавшего Брагина за руку:

– Я знаю одно славное местечко неподалеку от причала… Там такой фантастический лобстер… Ты пальчики оближешь… А винцо – шик, блеск, красота… Не чета нашим с тобой дегустационным залам молодости…