Свобода выбора

И вот еще что поражало Нелепина: едва человек на заре новой эры обратил духовный взор на Природу, на Дом свой, он тут же помыслил экологически: дом этот не вечен, его надо беречь не от грома и молнии, но от самого себя, от самых великих грехов своих: «Да исчезнут грешники с земли, и беззаконных да не будет более»!

А в Новом завете были и такие слова, такой научный прогноз:

«…и пришел гнев Твой и время судить мертвых… и погубить губивших землю».

Да-да, молитвы и обряды никогда не поглощали Нелепина целиком. Но куда же все-таки ему было девать, девать самого себя, всего остального, не поглощенного нынешними событиями?

Сюжет № 12 Мама

Нелепин никогда не мог сказать: была у меня мама, не стало у меня мамы. И после того как ее не стало, она все равно была, возвращалась к нему такой, какой очень была ему нужна. Независимая от собственного возраста, зависимая от возраста сына, от того, о чем и как сын думал о разных предметах: о мужчинах, о женщинах, о детях, о человечестве. О природе.

С год назад видел Нелепин на телеэкране молодого — лет тридцати — человека, угрюмого, с глухим, без интонаций голосом, безусловно упрямого, — так этот открыватель мировых истин, он что открыл? Что некогда мужчины были одним видом животных, а женщины — совершенно другим, два этих вида были полностью самостоятельны, никакого отношения друг к другу не имели, саморазмножались каждый своим способом (пока что неизвестно — каким) и лишь несчастный, кажется, случай свел тех и других. В результате женщины и стали женщинами, а мужчины — мужчинами в современном смысле. У них стали появляться дети (тоже современным способом). Молодой и упрямый ученый был недоволен, он предпочитал родиться от мужчины же, такой поворот усовершенствовал бы человечество до пределов, которые нынче называются утопией, а тогда это было бы реальной и даже единственно возможной действительностью.

Такие дела…

Молодой ученый пообещал в следующих передачах полностью доказать свою теорию — у него множество на этот счет имеется неопровержимых фактов (ну, вроде как у Руцкого его двенадцать чемоданов).

Нелепин был изумлен, был обижен за природу — или природа не соображала, что делала, а этот добрый молодец сообразил? Сообразил — и вот отрицает тот порядок вещей, при котором не то что млекопитающие, но каждое семечко любой травинки, любого дуба, любого баобаба возникает из опыления двух цветочков — мужского и женского, а самоопыление — очень редкий случай. Никак не может обойтись природа и без тычинок-пестиков, без пыльцы, а то и без посредников, без тех же пчелок, а если есть споровые растения — всякого рода плесени и мхи, — так они в своем развитии дальше папоротников не идут. Папоротниковая судьба Нелепина совершенно не устраивала, почему и каким образом она устраивала молодого ученого — узнать не пришлось, его выступлений по ТВ Нелепин больше не видел. Если же они и были, так, вернее всего, по каналам ТВ, которые принадлежат партии споровых организмов.

Другое дело, что женщины всю жизнь удивляли Нелепина. Для него с детства действительно существовало два человечества — мужчины и женщины. У женщин своя анатомия, своя физиология, и если мужчин это не удивляет, так только благодаря их тупоумию. Между мальчиком и мужчиной не такая уж и большая разница, но девочка, девушка, жена, бабушка — это все разные организмы, а совмещение их в одной личности — чудо.

Отцовство — совсем не то, что материнство, и мужчины не имеют и никогда не будут иметь ни малейшего представления о том, что же такое беременность, роды (не только девочек, но и мальчиков), кормление ребенка грудью, тогда как это и есть главные проявления человеческой жизни. Подумать — более-то главных и нет.

И когда женщина смеется или плачет — она что же, чувствует при этом то же самое, что и мужчина? Не может быть! И сколько бы миллионов лет ни существовало человечество — никто никогда никому не объяснит этих реальных и повседневных различий, этой тайны, от которой берут начало еще и еще другие тайны существования человека.

Гришина мама была к этой тайне ближе, чем все другие женщины, больше ее понимала, больше придавала ей значения и, наверное, поэтому, когда переодевалась, говорила сыну:

— Сынок! Выйди, пожалуйста, из комнаты. На минутку. Мне надо переодеться. Ты хоть и маленький, а все-таки мужчина, а я хоть и не молодая, а все-таки женщина…

И в баню не брала его в женскую — просила кого-нибудь из мужчин сводить мальчика в мужскую.

И Гриша привык к этому различию, оно было нужно ему, и он слушал женские походки: женщину, ее характер, можно было узнать по каблукам, по тому, как она стучит ими.