Свобода по умолчанию (сборник)

Там уже приотворилась левая передняя дверь, из тенистого салона выглянул снизу вверх красивый широкозубый водитель с армейским приветствием: «Здравия желаю!» и осклабился так радостно, будто он готов до конца жизни рассказывать потомкам, что он видел своими глазами величайшего из людей – Кондеева, – видел и не ослеп, а вручил ему лично в руки важнейший деловой пакет.

Пакет оказался неудобный и тяжёлый, килограммов девять или десять, но с крепкими ручками. Турбанов добрёл до крыльца, обогнул крайнюю колонну, постоял за ней пару минут, выровнял дыхание и пошёл домой.

Дома на кухне его ждала записка: «Ушла в магазин, скоро вернусь».

Он сел на пол и поставил пакет между ног. Под слоем упаковочной бумаги там лежали сизые жёсткие брикеты, запелёнатые в полиэтилен. Турбанов надорвал одну из упаковок и выронил несколько пачек сотенных купюр в банковских обёртках. Можно было даже не считать: десять брикетов, по десять одинаковых пачек в каждом. Видимо, тот, кто придумывал размер дани, взимаемой с абонента RODINA BABLO в пользу градоначальства, был когда-то раз и навсегда зачарован круглой сакраментальной суммой с шестью нулями – мечтой израненного киногероя, уходящего от любых погонь.

Агата приносит из магазина какие-то особо удачные, по её словам, продукты и готова сейчас же предаться низменным кухонным делам. Но через минуту она выходит из кухни с большими круглыми глазами:

«Что это за хлам там валяется на полу?»

«Это не хлам, – говорит Турбанов. – Там ровно миллион долларов. Ты же хотела. Мне кто-то ставил такое условие».

«Можно тебя попросить? Я тебя ни разу ни о чём не просила. Но сейчас я тебя прошу очень серьёзно. Унеси эти деньги назад».

Он недоумевает: «С чего вдруг? И куда я их унесу?»

«Куда хочешь. Лучше бы туда, где взял. Или оставь там где-нибудь поблизости. Иначе нас просто убьют. Прикончат, как кроликов. Это не входит в мои планы».

«А что входит в твои планы?»

«Ну, допустим, приготовить для тебя обед».

Турбанову неохота плестись назад с тяжёлой сумкой. Сначала он предпочёл бы выпить чаю, покурить и с полчаса поспать. Точнее говоря, подумать о всяких вещах, лёжа с закрытыми глазами. К вечеру всё-таки одевается и, ни слова не говоря, тащит свой трофей назад.

Фонари ещё не зажгли, в зимней темноте, почти без машин и людей стоянка у мэрии казалась опасно доступным, простреливаемым пустырём. Турбанов решил пройтись по касательной, по самому тёмному краю площадки – не останавливаться, а просто выпустить сумку из руки на ходу. Он так и сделал, но почти сразу услышал окрик за спиной: «Э-эй, мужчина, стой! Кому говорю!» За ним бежала дворничиха в камуфляже и лохматом мохеровом платке, уже ставшая правоохранительной, хоть и малозаметной, частью ландшафта. Турбанов запомнил, как однажды эта женщина кинулась навстречу мэру, хотела что-то сказать, но охранники технично сбили её наземь и, как мешок, оттащили в сторону.

Волоча по снегу брошенный пакет, уборщица подпихнула его Турбанову под ноги, сопроводив громким непечатным выступлением о том, что вот некоторые тут кидают своё дерьмо, пусть Клавдия Ильинична за ними таскает да подбирает, а пенсию отменили, а гречка теперь дороже, чем куриные потроха. Пока она это кричала, к Турбанову подошёл суровый юноша с погонами, в модном спецназовском берете и велел предъявить документы. Но Клавдия Ильинична сказала ему с разгона: «Ты, Витя, гуляй отсюда, пока я тебе жопу не надрала!» И добавила: «Тоже герой! Раньше со всякой шпаной водку пил и шапки у прохожих срывал. А тут, гляди-ка, важный теперь, старший сержант!»

У Турбанова не было ни малейшего желания на ночь глядя доставлять пакет в какое-то другое место, и он снова пошёл домой, по пути ругая себя последними словами за слабохарактерность и бестолковость. Он решил, что сейчас придёт и скажет Агате: «Я тебе ни разу не давал поручений. Но сегодня вот даю! Возьми эти деньги и потрать на что хочешь. Ты будешь у нас министром финансов. Считай, что это твоё боевое задание». Тогда она посмотрит на него со сложным выражением лица и скажет: «Ладно, я попробую».

В доме умопомрачительно пахнет чем-то жареным и почти новогодним. Агата радуется: «Слава богу, ты вернулся!» и вопросительно глядит на проклятый пакет. Турбанов по-быстрому припоминает свою заготовленную речь, но не успевает её произнести, потому что Агата вздыхает и со сложным выражением лица говорит: «Ладно, я попробую. Но если нас с тобой невзначай подстрелят, то пеняй на себя».

28. Третий рассказ Агаты