Свистулькин

Кузьма Степанович за прошедшие часы отчасти остыл после невероятного происшествия и стал задумываться о перемене собственной судьбы. Свистулькин воображал, как его позовут к императору.

Ему представлялся зал самых неправдоподобных размеров: гигантские окна в три человеческих роста, золотая лепнина, мрамор, драгоценные вазы, толпа, сплошь состоящая из фельдмаршалов и ослепительных красавиц. Блистательное общество расступается, пропуская к нему императора. В фантазии Свистулькина Павел очень походил на Суворова, такой же маленький и стремительный.

– Кузьма Степанович, – скажет самодержец, – ваша преданность заслуживает высшей награды. Заслуга столь значительна, что мы затрудняемся определить надлежащее вознаграждение. Извольте назначить сами.

Свистулькин вытянется во фрунт и ответит с достоинством:

– Ваше Величество, я только исполнял долг всякого благородного человека и не заслужил награды. Впрочем, если бы государю было бы угодно обратить свое монаршее внимание на мои недостаточные обстоятельства, это составило бы счастье моей жизни. Я, изволите видеть, одержим ранами и не в силах сыскать средства к существованию по причинам несчастного своего увечья. Решение же моего в некотором смысле пенсиона подвергается, прошу простить мою дерзость, проволочкам, вызывая в известном роде нужду и лишения.

Император немедленно сделает самое строгое внушение эдакому важному генералу. Свистулькин получит, конечно, сразу же и пенсию, и крест, а сверх того еще и подарки. Он очень точно представлял, какие именно: золотую табакерку с монаршим портретом и сельцо в Вологодской губернии. Подле его родных мест несколько лет назад отписали в казну ухоженное имение: бездетная владелица отказала в наследстве единственной родне, двоюродному племяннику – разозлилась на шалопая за необдуманную женитьбу, а простить не успела. Свистулькин, разумеется, просить бы не стал, но по загадочной причине был убежден, что император откуда-то про имение узнает и наградит.

Кузьма Степанович уже видел себя уважаемым человеком с достатком, обласканным высочайшей милостью. Сладостная фантазия текла дальше. Обеспеченному мужчине в зрелых годах очень подходит жениться. «А ведь при таких обстоятельствах можно рассчитывать на более авантажную невесту в сравнении с Ульяной Августовной, – пришло вдруг в голову Свистулькину. – Бесприданница, и происхождения не самого безупречного…»

Кузьме Степановичу стало неуютно и даже немного гадко. Конечно, всю его жизнь браки заключались почти исключительно в подобном духе, но нынешний случай казался ему особенным. Он, не предвидя будущего успеха и процветания, оказывал барышне знаки внимания, зародил, может быть, некоторые надежды, вызвал, вполне определенно, душевное родство – и что теперь? Отвергнуть, все забыть, едва ухватив фортуну? «Нет, – категорически решил Свистулькин, – я не какой-нибудь прохвост, а благородный человек, и подлости к невинной девушке никогда себе не дозволю».

Свистулькин сел на кровать, прислушался к звукам фортепьяно и задумался: допустимо ли зайти после урока в гости к соседке, не нарушит ли тем приказа? У него очень кстати был припасен сверточек чая, упакованный приказчиком с большим изяществом. Кузьма Степанович старался придумать, как бы ловчее выстроить беседу, чтобы указать на серьезность своих планов, но сделать это совершенно незаметно. У него складывался понемногу замысел будущей речи – выходило ужасно затейливо и совершенно непонятно, чего сам он нисколько не замечал.

В дверь постучали – на пороге стоял поручик. Кузьма Степанович недовольно отметил, что офицер прибыл в одиночестве, вдобавок, хоть и конногвардеец, но юнец. «Впрочем, – решил он, – надо думать, переполох ужасный, послали первого, кто пришелся под руку».

– Вас немедля требуют, – заговорил поручик, – собирайтесь.

– Хорошо-с.

Юноша зашел в комнату, прикрыл за собой дверь. Свистулькин на всякий случай подготовился заранее и переоделся в лучшее из скудного гардероба. Оставалось обуться – не так просто для однорукого, – надеть кафтан и шинель. Как только Кузьма Степанович повернулся, Верескин выхватил кинжал и ударил в спину. В этот момент Свистулькин тянулся за сапогом – удар пришелся в левый бок. Поручик, правда, никуда особенно не целил. Пырнуть живого человека оказалось куда сложнее, чем представлялось, и убийца действовал в некотором оцепенении, словно управлял собственным телом со стороны.

По светлому палевому сукну камзола сразу расплылось быстро растущее кровавое пятно. Свистулькин инстинктивно дернулся вперед, оставляя клинок в руках у Верескина. Красная струйка выплеснулась на манжет поручика.

Кузьма Степанович развернулся. Не меньше секунды убийца и жертва смотрели друг на друга в остолбенении. Старый солдат первым пришел в себя и ударил костылем. Пришлось очень ловко: прямо по лицу. Верескин пошатнулся от удара и почувствовал, как рот наполняется кровью и осколками зубов.

– Вы что же это, сударь? – очень спокойно спросил Свистулькин и ударил снова, справа налево. – Ведь подлость! В спину!