Свирель в лесу

Считать деньги она не умела и, когда приходилось давать сдачу, протягивала руку со всей мелочью, какая у нее только была, доверяясь порядочности своих покупателей. Как часто доверчивость ее бывала обманута — некоторые зарились даже на ее жалкие монетки!

Впрочем, к ней все сразу проникались симпатией: людей привлекало и ее тонкое, лишенное возраста лицо мученицы, и спокойствие, с которым она говорила о своей жизни, принимая свою участь так же покорно, как принимали ее травы, которые она вырывала из земли.

В свое логово она возвращалась с корзиной, набитой обносками, кусками черствого хлеба и рваной обувью. Однажды она вернулась в широкополой, украшенной перьями шляпе. Муж посмотрел на нее жалкими глазами больной собаки и улыбнулся; в его улыбке мелькнула не издевка, а удовлетворение — ему было приятно видеть ее такой нарядной. И ребенок тоже засмеялся, протягивая ручонки к той диковинной птице, в которую превратилась голова его матери.

Несмотря на тяжкий гнет нищеты, подавивший в этих людях все человеческие чувства, в их душе пророс цветок добра, как на помойных кучах иногда расцветает душистый цветок мяты.

Когда в крещенскую ночь волшебница Бефана[9] возвращалась из полета над Римом, она потрясла свои юбки как раз над пещерой, где жило семейство, и сильный порыв ветра занес к ним пыль чумной заразы, свирепствовавшей в городе.

Мужчина скончался на следующий же вечер, широко зевнув, перед тем как заснуть вечным сном, который положил конец его страданиям. Ребенок, весело смеясь, уселся верхом на труп отца. У матери даже недостало сил для того, чтобы остановить эту страшную игру. Примостившись рядом с мужем и сыном, она разговаривала с ними, пока ребенок не заплакал, свернувшись калачиком у нее на коленях.

Сама женщина не плакала. Она думала о том, что усопшего надо похоронить, но не знала, как это сделать. И мысль об этом вытеснила все остальные. Наконец она облегченно вздохнула, решив, что похоронит мужа сама.

Два дня и две ночи размышляла она над тем, как ей осуществить задуманное. Откладывать решение па третью ночь было нельзя, потому что труп уже начал разлагаться. Но для того чтобы выкопать могилу, у нее не было ни сил, ни инструмента. А потом, она боялась преступить закон.

Она вышла из пещеры и стала собирать траву. Ребенок, как грязный щенок, на четвереньках ковылял за ней следом.

Набрав полный подол травы, она взяла сына на руки и направилась в город.

По дороге она встретила ломового извозчика и рас­сказала ему о смерти мужа, в душе надеясь, что тот вызовется отвезти труп на кладбище. Но возчик отмахнулся от нее кнутом, как от назойливой мухи, и посоветовал обратиться в полицию.

Но одно лишь упоминание о полиции вызывало в ее душе такой ужас, какой не вызвала даже смерть.

Она постучала в первый попавшийся дом, который, впрочем, она очень хорошо знала. То была маленькая вилла, где жил философ-вегетарианец со своей трудолюбивой женой. Она сама и отворила дверь, держа в руке метлу. Увидев хозяйку, женщина бросила ей под ноги прямо на порог охапку травы, еще холодную от инея.

— Что это значит? — вскричала синьора. Но ее сострадательный взгляд уже отметил и измученный вид женщины, и бессильно болтающуюся голову спящего ребенка. — Зачем же ты притащила малыша?

— Сам умер три дня назад. Мне не с кем было оставить ребенка.

Когда до синьоры дошел, смысл сказанного, она вскрикнула, и метла, выскользнув из ее рук, упала на пол.

На крик прибежал муж. В домашних туфлях, закутанный в плед, он походил на восточного мага. Спокойно выслушав всю историю, он сказал жене, которая хотела, чтобы он немедленно отправился улаживать это дело:

— Сделай так: ступай сама. А я пока посижу с несчастной женщиной.

Когда жена ушла, он поднял метлу, поставил ее на место и сказал:

— Раз уж вы здесь, помойте траву и поставьте ее варить.

А сам вернулся к своим занятиям.

Жена тем временем устроила дела и мертвого и живых. Ребенка определили в приют для дефективных детей, а мать пристроили служанкой в дом, который она не сравнила с обиталищем фей только потому, что с самого раннего детства в лабиринте ее фантазии теснились одни пещеры, подземные ходы и всякие страшилища.

А дом, в котором она проснулась на другой день после длинного утомительного путешествия в трамвае, мимо толп людей, казавшихся ей ряжеными, в самом деле был прекраснее дворца фей. По бокам дома в голубое небо взмывали, как крылья птицы, две пальмы, а через весь цветущий сад протянулся золотой хвост песчаной аллеи. Правда, аромат лавра придавал этому саду сходство с кладбищем.

Женщине выделили комнату на третьем этаже. На четвертом располагались господские покои. Что было на втором этаже и как шла жизнь на четвертом, она толком не знала, хотя каждое утро натирала там полы.