- Да, вот тут еще что выяснилось. Крутой говорит, что она узнала в одном из бандитов кого-то, ей хорошо знакомого, и назвала его каким-то именем...
- Каким именем?
- Он не может вспомнить. А вспомнить должен. В этом деле все важно. А ты, чувствую, хотел было с ним счеты за Олега свести. Рано, рано, он еще не все рассказал. Хотя... это как раз может быть следствием болезни, - продолжал размышлять вслух Раевский. - Она приняла незнакомого ей человека за знакомого, только и всего. Я не придаю этому серьезного значения.
Зазвонил телефон Раевского.
- Владимир Алексеевич, - услышал он голос своего телохранителя Юры, едущего в другой машине. - Этот что-то вспомнил и хочет вам сказать.
- А ну-ка, давай его.
- Это самое... - послышался в трубке хриплый бас Крутого. - Вспомнил я вдруг то имя, которым ваша дочь назвала Валерия Ивановича...
- И что же это за имя?
- Петр Ефремович, нет, вру - Павел Ерофеевич...
- Павел Ерофеевич? - переспросил Раевский, бросая взгляд на Сергея.
- Он вспомнил имя? - прошептал Сергей. Раевский молча кивнул. Сергей почувствовал, как мурашки пробежали по его телу. - А может быть, Павел Дорофеевич?
- А может быть, Павел Дорофеевич? - спросил Крутого Раевский.
- Точно, точно, вот это точно. Именно Павел Дорофеевич, так она его назвала.
- Спасибо тебе, это важное сообщение.
- Павел Дорофеевич, - шептал Сергей. - Павел Дорофеевич Кузьмичев.
- Бывший директор детдома? Депутат Думы? - искренне удивился Раевский. Так о нем в позапрошлом году все газеты писали, оказался не тем, кем называл себя, в прошлом уголовник, заказал убийство своего родного брата и прочее, прочее, прочее...
- И бесследно исчез, - добавил Сергей.
- По мнению правоохранительных органов, был убит при разборке.
- А что, если выжил? - процедил Сергей. - Владимир Алексеевич, это страшный человек. Она попала в лапы жутких людей. Ее надо срочно спасать, иначе будет беда.
- Что мы и собираемся сделать, - произнес каким-то неуверенным голосом Раевский, ощущая нарастающее чувство тревоги, и закурил очередную сигарету.
Часть III
Я не могу думать об этом,
Я отдаю мысли обетом,
Я не хочу помнить, но вера
Выше меня.
Не закричу и не признаю,
Гасит свечу нота иная,
В сердце растет белая мера
Нового дня.
В зеркале снов встретиться можно.
Будет светло, зыбко и ложно,
Только рассвет тени прогонит
В дали души.
Солнце мне рвет душу на части.
Я не ищу избранной масти,
И в облаках исповедь тонет,
Милый, спеши.
Анастасия Телешова
- А почему она вас тогда в машине назвала Павлом Дорофеевичем? - нарочито равнодушным тоном спросил Кандыба, отхлебывая из жестяной кружки жидкий чай без сахара. - Вы что, были с ней знакомы раньше?
- Она же не в себе, разве вы не видите? - пожал плечами Кузьмичев.
- Если откровенно, то я этого не вижу, - произнес Кандыба. - Мне кажется, она в полном рассудке. А вообще-то вы никого к ней близко не подпускаете. Как же мне это проверить?
- А вам это совершенно ни к чему, - проворчал Кузьмичев. - Мы же договорились заранее, что каждый занимается своим делом, а в чужое не лезет. И почему вас так заинтересовали слова женщины, находящейся уж по крайней мере в стрессовом состоянии? Вы не производили впечатления человека, задающего лишние вопросы, Яков Михайлович. Я же, например, не спрашиваю вас, почему вы ведете такой своеобразный образ жизни и скрываетесь от правосудия?
- А если бы вы даже спросили, то я бы ответил. Мне от вас скрывать нечего. Нахожусь во всероссийском розыске за совершенные мной побег из зоны и двойное убийство. У меня принцип - от тех, с кем вместе работаю, секретов не имею. Все назвал - и настоящие фамилию, имя, отчество и даже национальность, и о судимостях рассказал, и о преступлениях. Все равно вы никак не сможете воспользоваться этой информацией во вред мне, потому что если мы попадемся, то пожизненное заключение нам и так обеспечено, а то и высшая мера. Так что надо быть откровеннее со своими партнерами, как вас там... Ну, пусть будет Валерий Иванович.
- Я пока с вашего разрешения все же воздержусь от излишней откровенности, - пытаясь улыбаться, произнес Кузьмичев. - Так будет надежнее.