Свинцовые тюльпаны

— Погоди, — вяло отмахнулся лейтенант. — Я его что… убил?

— Можно сказать и так, — серьезно сказал таджик. — Если бы я ствол не отвел, то в упор бы шарахнул. Скорее всего, попал бы в сердце. Получается, ты при любом раскладе победил. Но этого мало, надо еще и самому выжить. Понял?

Владимир замолчал.

— Идти сможешь?

Доктор кровавой ладонью нащупал свою сонную артерию. Биение частое, но ровное и сильное, плюс голова вроде бы не кружится. Значит, кровопотеря есть, но давление не упало. Вдохнул поглубже, потом еще раз — бо-ольно! А воздуха, кажется, хватает. Велика вероятность того, что легкое не задето. Это не могло не радовать. Владимир потыкал пальцами себе в живот — слава богу, мягкий. И справа не болит совсем, а вот слева — чем ближе к ране, тем хуже. Черт! Только ранения живота еще не хватало. Что с ним делать-то будут? В больницу тащить? Эх, рану бы осмотреть. Но сейчас, во-первых, ничего не увидишь — темень. А во-вторых, времени нет себя разглядывать.

Но кровь-то остановить надо! Не так уж ее и много в организме. Если по его собственному весу считать — около пяти с половиной литров всего. И если две трети быстро вытекут — каюк Вовке.

В голове после испытанной паники наступило прояснение. Новиков вспомнил, что он врач. И что нервничать — значит, усиливать кровотечение.

— Перевязочный пакет дай, — решительно сказал он Баюну. Зубами разорвав упаковку, вынул оттуда ватно-марлевые «подушки» и, не разворачивая, сунул за пазуху.

— Черт! — не сдержался он, прижав повязку к месту ранения. Бинтовать за неимением времени и желания не стал. Зажал повязку локтем и, слегка пошатываясь, встал на ноги. — Идти могу… наверное. Где мой пистолет?

Баюн оглядел его критически:

— Садись в машину, ходок! Потом ствол отдам.

Сам подошел к начавшему подавать признаки жизни Бешинкулову, взял за шиворот грязной куртки, поднял и запихал на заднее сиденье. На перепачканного взлохмаченного летеху, пытавшегося взобраться на высокое кресло при помощи одной руки, долго любоваться не захотел, подпихнул снизу. Сам прыгнул за руль.

Через пару минут, наорав на подозрительного прапорщика, который не хотел открывать ворота, спецназовцы на «уазике» уже мчались по бетонной дорожке к лагерю.

11. Пригород Бишкека

— Эй, кто там?!

Сухопарый дедок в гимнастерке без погон, поверх которой была надета серая ветровка, стоял у гаража со старой двустволкой в руках и кричал в темноту. Мелкая собачонка, лохматая, как Боб Марли, заливалась писклявым лаем перед узким проходом между строением и забором. Сама туда заскочить не решалась, звала хозяина.

— Эй! А ну-ка, выходи, а то стрелять буду! Кнопка! Замолчи!

Сторожевая собака по кличке Кнопка на секунду прикрыла пасть и отскочила к деду, виляя хвостом и привскакивая на задние лапы. Словно спрашивала: «Здорово я охраняю, правда? Хочешь, покажу, как я еще умею? Хочешь?» Собачка дышала часто-часто, с маленького красного язычка крупными каплями стекала слюна.

— Антоша! — негромко позвала мужичка с ружьем появившаяся на крыльце супруга в одной ночной рубашке и накинутом на плечи пуховом платке. — Зайди в дом! Простынешь!

Дед даже не взглянул в ее сторону:

— Уйди, мать! Мне это хулиганье надоело! Сейчас я солью как в мягкое место садану, чтоб неповадно было по чужим дворам шастать!

Из-за гаража донесся странный звук.

— Чи дите плачет? — всплеснула руками бабулька на крыльце.

— Сама ты дите! Кнопка, уйди!

Перекрестившись, хозяин с оружием наперевес приблизился к забору. Долго вглядывался в темный проход между стенами — туда не доставал яркий свет фонаря, укрепленного над крыльцом. Потом опустил «горизонталку» с затертым до дерева прикладом, растерянно почесал седую макушку.

— Кто там, Антоша? — спросила переживавшая за него благоверная.

Дед пожал сутулыми плечами:

— И правда дите. Мальчуган какой-то. Эй, ты как здесь очутился? Ты чей?

Собачонка снова заверещала и закрутилась юлой вокруг хозяина. Тот цыкнул на нее, сурово сдвинув седые взлохмаченные брови. Повесил ружье на плечо и, опираясь ладонями в колени, склонился к забившемуся в щель ребенку.

— Как тебя зовут, мальчик? Ты где живешь?

Ответом послужил детский испуганный плач. Дедок резко выпрямился, Кнопка снова запрыгала, оглушая окрестности тонким, чуть хриплым голоском. Пришлось старичку ее прижучить, строго погрозив пальцем. Только после этого храбрый страж, ворча и оглядываясь, отступил к дому.

Дородная бабуля с длинными седыми волосами, прибранными в простую косу, и добрыми, лучистыми от морщин глазами отодвинула своего мужа с сторону.

— Выходи, внучок, не бойся! — проворковала она. — Дед тебя не тронет! И Кнопка тоже. Иди сюда, иди!

Плач затих, послышался несмелый шорох, а потом из тени показалась стриженая мальчишеская голова. Первоначальный цвет олимпийки и джинсов, перепачканных в пыли, разобрать было невозможно. Майка выбилась из штанов и топорщилась пониже спины. Слезы на смуглом лице прочертили грязные дорожки, которые малыш тщательно размазывал по щекам.

Женщина всплеснула руками: