Она рассмеялась. Теперь был мой черед бить. Каждому из нас нужно было попрекнуть другого нашим неудавшимся браком так, будто от того, кто первым признает его крах, что-то зависит. Я тяжело дышал, у меня билось сердце, и я чувствовал себя очень и очень плохо.
Но я должен был положить конец всему этому.
Это было такой редкостью и так неожиданно, что я от радости едва в пляс не пустился, хотя мне по-прежнему было нехорошо. Но я по молчанию Алисы понял, что попал, хотя запустил удар по самой сложной, невероятной, и длинной траектории. Это-то его и спасло. Будь он чуточку более предсказуемый, Алиса бы легко отбилась или ушла. Но свинг прошел. Я так радовался, что едва не забылся. Спохватившись, пошел на добивание.
Я рассмеялся. Дракон предлагал мне отрубить все его головы еще раз. Но я хорошо знал, что от этого он лишь оживет. Я знал все сказочные уловки Алисы, все ловушки и мины, заложенные ее дырой. Она была набита ужасами, как рассказы братьев Гримм, и если бы я не оглядел внимательно с утра свою обувь, то уже плясал бы в раскаленных железных сапогах, набитых до отказа шипами и ядовитыми змеями. Одну, впрочем, я упустил и почувствовал жжение в пятке. Школьницы смотрели на меня с недоумением, и я понял, что приплясываю от боли.
Туман сгустился еще больше. Я почувствовал, что люблю Алису, но сейчас нуждаюсь в Лиде, в ее мягких ляжках, в ее норе. Мне нужно было, чтобы она дала мне себя сейчас, как большой кусок свежего, рыхлого мороженного, вываленного на тарелочку. Я хотел ее, как диабетик – сладкого. Думай о мохнатке Лиды, и Алиса не сможет очаровать тебя снова, велел я себе. Пизда, пизда, пизда. Лида, Лида, Лида. Случайно я вспомнил, что еще в ту пору, когда писал книги, какой-то малахольный – других там не держали, – критик упрекнул меня в чрезмерной любви к пизде. Бедный уродец.
Он называл меня пиздочетом, не понимая, как высоко превозносит.
Но, безо всякого на то желания и стремления, – как корова, случайно наступившая копытом на мягкую почву над залежью нефти, – он сделал великое открытие. А ведь я и есть пиздочет, понял я. Я читаю пизду, как шумерские мудрец – звездное небо. Я пытаюсь по расположению волосков на ней определить сегодняшнее настроение мира. Я хочу знать, что происходит в там, внутри, и черчу для себя ее карты. Я молюсь на пизду, я знаю о ней больше, чем любой другой человек в мире. Для меня очевидна связь между пиздой и урожаем, пиздой и неурожаем, пиздой и голодом, пиздой и стихийными бедствиями, пиздой и Нострадамусом, пиздой и нашествием гунном, пиздой и вашим характером, пиздой и будущим. Аристотель, поместивший в центр модели мира Землю, заблуждался. Коперник, поместивший в центр модели мира Солнце, ошибался. Прав только я.
В центре мира находится пизда.