Свифт

Сестра покойного Темпля, лэди Джиффард, покинула поместье брата и увезла с собой мистрисс Джонсон, мать Стеллы. Стелла не пожелала следовать за матерью. Вместе со своей подругой Дингли, она уехала в провинциальный городок и решила жить независимо на доход от земель, оставленных ей Темплем по завещанию. Мисс Дингли, дальняя родственница Темпля, была на пятнадцать лет старше Стеллы и играла роль некой дуэньи при своей молодой и красивой подруге. Темпль не забыл и Свифта и в своем завещании оставил ему небольшое наследство и некоторую сумму денег для издания своих рукописей.

Темпль был, однако, несравненно ценнее как дипломат, чем как писатель.

С той добросовестностью, которая была) вообще присуща Свифту, он собрал и тщательно отредактировал рукописи покойного Темпля и издал их с посвящением королю.

Вильгельм III был слишком большим практиком, чтобы заинтересоваться сочинениями человека, которого уже Не было в живых и который не может быть ему полезен своими советами.

Тщетно Свифт надеялся на милость короля. Вильгельм III оставил без ответа его прошения, в которых он напоминал об обещании, данном Темплю, предоставить Свифту место каноника в одном из лучших приходов Англии.

Положение становилось трудным. Нельзя было долго выбирать. Ему пришлось принять в июне 1699 г. место личного секретаря и капеллана у лорда Беркли, назначенного одним из лордов-судей в Ирландии.

Здесь он опять попал в круг знати, группировавшейся около Беркли. Остроумный и едкий священник пользовался большим успехом великосветских дам и высоких покровителей. Развлекая их, он писал шуточные стихи, отпускал веселые остроты — и все надеялся, что он будет оценен по достоинству и что он сможет, Наконец, проявить свою сильную волю и сыграть какую-нибудь значительную роль в политической жизни.

Английские биографы рассказывают многочисленные анекдоты из этого периода жизни Свифта…

Вот один из них, наиболее характерный.

Капеллан лорда Беркли, Свифт, часто читал лэди Беркли вслух. Однажды она порекомендовала ему прочесть «Проповеди и размышления» Роберта Бойля.

Свифт прочел эту книгу. Ему показался отвратительным напыщенный ханжеский тон рассуждений Бойля. Он написал сатирическое подражание этому моралисту, назвав его: «Размышления над ручкой метлы».

Когда лэди Берклй попросила Свифта прочесть что-нибудь из «Размышлений», Свифт раскрыл книгу и прочел: «Размышления над ручкой метлы».

— Что такое? — спросила лэди Беркли. — Какой странный сюжет. Впрочем, этот удивительный писатель умеет извлечь глубокие мысли из самых обыденных тем. Прочтите мне, это, пожалуйста».

С невозмутимой важностью, высокопарным тоном Свифт прочитал следующее: «Сия простая палка, которую вы ныне видите бесславно валяющейся в нечистом углу, — я знал ее некогда в цветущем состоянии в лесу, полной сока, полной листьев, полной ветвей; но тщетно мнит суетное искусство человека состязаться с природой, тщетно облекает в осиротевший пук ветвей иссякший соками ствол; вот он перед вами, как противоположность того, чем некогда был, древо, обращенное главою долу, ветвями ниц, корнем ввысь.

Каждая грязная судомойка берет его в руки, он обречен на нечистоту и присужден прихотливой игрой судьбы очищать другие предметы, пачкаясь сам. Наконец, до тла истертый в служении дворовыми девками, ой повержен за дверь и предопределен на последнее дело — размешивать дрова в печке. При этом зрелище я воздыхаю и говорю себе: Истинно, человек есть ручка от метлы. Сильным и бодрым ввела его природа в мир; он цвел, главу его украшали собственные власы, естественная листва сего разумного произростания; но топор излишеств отсек сии зеленеющие побеги и обратил его в вянущий ствол; тогда он обратился к помощи своего искусства, надел парик, возгордился пуком напудренных волос, которые никогда не росли на его голове. Когда бы сия палка возомнила выйти на арену, тщестлавясь березовыми лозами, произведенными не ею, и покрытая прахом, хотя бы заимствованным из спальни роскошнейшей жены, мы насмеялись бы над ней и презрели бы ее тщеславие. Так пристрастно судили мы свои достоинства и пороки ближних. Но, скажете вы, ручка метлы не есть ли, может быть, эмблема дерева, стоящего вершиной вниз? Но что такое и сам человек, как не существо, вывороченное вверх ногами, в котором животные свойства постоянно берут верх над духовными, глава влачится в прахе, месте для пят его? И, однако, при всех своих недостатках он стремится быть реформатором, исправителем всех зол, искоренителем всех недугов, он скребет во всех грязных закоулках природы, извлекает на свет множество тайных пороков, воздымает густую пыль там, где прежде ее не было видно, и воспринимает в себя, как должную ему долю, те самые скверноты, которые мнит удалить; последние дни свои он влачит в рабстве у женщин, обыкновенно недостойных, и наконец, истертый до тла, подобно брату своему, голику, извергается за дверь или служит на поддержание огня, греющего других!».