Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Доктор Морис Россель, представитель Международного Красного Креста, в сопровождении двух датских делегатов совершил тщательно спланированную экскурсию по Терезиенштадту и описал увиденное в восторженном отчете. «Позвольте сказать: к нашему полному изумлению, мы обнаружили в гетто город, живущий почти нормальной жизнью… Этот еврейский город примечателен во многих отношениях…» – и далее он перечислял все, что постарались показать ему эсэсовцы. Россель даже отправил Эберхарду фон Таддену в Министерство иностранных дел Германии фотографии, сделанные им в Терезиенштадте, в том числе фото играющих в парке детей. Тадден поблагодарил его и заверил, что будет показывать эти фотографии «в тех случаях, когда иностранцы снова обратятся к нему по поводу якобы творящихся в Терезиенштадте ужасов». Тадден направил копии в шведское посольство, которое не сочло нужным прислать собственного представителя Красного Креста, а 19 июля 1944 г. отчет Росселя был представлен иностранным корреспондентам в Берлине. Таким образом, Гиммлер получил правдоподобное опровержение геноцида.

Что представляется во всем этом особенно примечательным, так это стремление Мориса Росселя полностью игнорировать сведения, полученные Красным Крестом несколькими неделями ранее, в том числе отчет Врбы и Ветцлера. Россель просто поверил на слово эсэсовцам, уверявшим его, что лагерь в Терезиенштадте является «конечным пунктом назначения», и оттуда никого не депортируют дальше. Он не удосужился, несмотря на приглашение, переданное Гиммлером через немецкий Красный Крест, посетить «трудовой лагерь» Биркенау близ Ной-Берун, чтобы проверить, насколько рассказы об этом месте соответствуют действительности.

«Семейный лагерь» выполнил свою задачу, и в начале июля 1944 г. СС его уничтожили. С марта 1944 г. методы СС значительно изменились. Повсюду носились слухи о великих победах, недавно одержанных Красной армией в Белоруссии, и узников из лагерей уже начали эвакуировать на запад, чтобы восполнить нехватку рабочих рук в Рейхе. На сей раз разговоры о трудовых лагерях не были обманом: всего из Биркенау отобрали и вывезли 3500 физически крепких мужчин и женщин. Во время отбора часть эсэсовских охранников были пьяны и не замечали (или делали вид, что не замечают), как некоторые дети, изначально получившие отказ, снова возвращаются в очередь. Съёжившейся от страха и стыда за свое худое обнаженное тело двенадцатилетней Руфи Клюгер со второй попытки все же удалось пройти отбор. Но для многих семей этот июльский отбор означал разлуку. В шестнадцать лет Анну Кованикову впервые сочли годной для работы. А ее мать не сочли, хотя ей тоже удалось вернуться в очередь и несколько раз подойти к выбирающим. После этого отец Анны решил, что не будет участвовать в отборе и останется с матерью в лагере. Старшая сестра и мать Иегуды Бэкона прошли отбор, а его самого вместе с отцом вернули в барак. Так продолжалось до тех пор, пока, в конце концов, не разлучились все семьи, чья жизнь до сих пор бросала вызов внутренней логике Биркенау. Когда настало время уходить, родители Анны повторяли, что ей нужно идти, но при этом продолжали держать ее за руки. Наконец она заставила себя оторваться от них. Обернувшись, чтобы посмотреть на них в последний раз, она увидела то, о чем десятки лет спустя расскажет своим детям. «Я до сих пор вижу их, – написала она. – Худых, седых, замерзших, изможденных, покинутых» [53].

После этого в «семейном лагере» Биркенау осталось 6500 человек. Порядок окончательно рухнул: никто больше не утруждал себя перекличками, люди купались в баках с водой, выставленных около блоков, зная, что их не накажут. Они понимали, что обречены. Затем еще один неожиданный отбор провел начальник лагеря Биркенау оберштурмфюрер СС Иоганн Шварцхубер – тот самый офицер, который цинично дал слово чести пассажирам сентябрьского транспорта, пообещав, что их отправят в трудовой лагерь Хайдебрек. Этот же человек, по-видимому, вознамерился спасти оставшихся мальчиков и девочек старше 14 лет. Один из эсэсовских врачей повторил процедуру отбора, отсеяв всех девочек и детей младшего возраста. Но и на этот раз эсэсовцы, даже самые жестокие, явно искали возможность спасти некоторых детей. Когда Отто Дов Кулька заявил, что ему двенадцать лет (хотя этого все еще было слишком мало), эсэсовец Фриц Бунтрок посмотрел в лежавшую перед ним регистрационную карточку, снова посмотрел на него, потом спросил, зачем он лжет, и жестом велел ему отойти туда, где стояли Иегуда Бэкон и еще примерно 80 мальчиков старше 14 лет [54].