Свидание вслепую

Пробивающиеся сквозь серую занавеску лучи солнца освещали Хелен странным призрачным светом, тени метались по стенам комнаты старого мотеля, кольца золотистых волос рассыпались по плечам и груди, и пламенем любви горели удивительные голубые глаза, широко и доверчиво распахнутые…

Клайв, чуть приотстав, замер на пороге, а уже через секунду она бросилась ему на шею.

Они целовались жадно и торопливо, словно боялись не успеть куда-то, словно от этого зависела их жизнь, и одежда летела на пол, а входная дверь осталась приоткрытой.

Он хотел задернуть тяжелые шторы, чтобы не смущать девушку, но она не позволила, приложив узкую горячую ладонь к его губам. Отступила на шаг, отбросила тяжелую волну волос, облизала кончиком языка губы…

Клайв смотрел на Хелен во все глаза. Упивался ее красотой и грацией. Ласкал взглядом изгибы стройного тела, высокую упругую грудь, напряженные, похожие на ягоды соски, впалый мускулистый живот, бедра, узкий золотистый треугольник внизу…

Он знал женщин, видел их обнаженными, но никогда не думал, что встретит такое совершенство. Намекни ему кто-нибудь, что по канонам античности и Возрождения совершенство выглядит иначе — он бы только рассмеялся. Но никто не мог ему на это намекнуть, потому что это тело, эта великолепная женщина, вся, без остатка — он знал это, — принадлежала ему, ему одному, и он медлил, наслаждаясь ее красотой и точно зная, что через секунду мир взорвется разноцветным салютом беззвучных слов и цветных звуков…

Хелен не чувствовала ни смущения, ни скованности. Ева в раю, нимфа в лесу, наяда в море — не стеснялись же они своей наготы? Сейчас нагота была естественной и единственно возможной. Одежда царапала пылающее тело хуже наждачной бумаги.

Она не отводила глаз, рассматривала его, уже обладая — глазами. Мужское тело, свитое из мышц и мускулов, массивное и упруго-легкое одновременно, завораживало ее резкими линиями, ощущением мощи и какой-то странной, звериной, внутренней силы, той самой, которая движет мускулами хищника на охоте, подбрасывает из воды гладкое тело дельфина, поднимает высоко в небо гигантских орлов…

Она познавала своего мужчину снова и снова, познавала взглядом, восторгаясь и ужасаясь, недоумевая и тут же находя разгадку, получая от этого удовольствие не меньшее, чем от физической близости. Все дело было в том, что этот мужчина — единственный…

Единственно верный, единственно возможный, правильный, нужный. Желанный, любимый, прекрасный, надежный. Сильный, любящий, властный, нежный. Смелый, жестокий, трепетный, жаждущий…

Она уже знала его, своего мужчину. Она знала его тысячу лет.

В его объятиях она узнала, что красива. Что желанна. Любима. Теперь ей хотелось сделать счастливым его.

Она быстро училась, хотя вряд ли знала об этом. В ее разбуженном поцелуями Клайва сердце жила истинная любовь — та, которая не требует и не берет, а лишь отдает, становясь от этого еще богаче и горячее. Хелен смотрела на своего мужчину и медленно таяла, превращаясь в ручеек золотого пламени…

Они не заметили, кто именно сделал первый шаг. На этот раз не спешили. Широкая жесткая ладонь осторожно легла на нежную грудь, пальцы чуть стиснули сосок. Не сводя с лица Хелен глаз, Клайв начал медленно наклоняться, пока его губы не коснулись нежной кожи. Прерывистый вздох вырвался из груди девушки, и Клайв почувствовал, как ее пальцы зарылись в его волосы.

Потом настала ее очередь, и Клайв чуть не умер на месте, когда нежные губы Хелен в языческом танце двинулись по его груди, ключицам, плечам, животу — все ниже и ниже, к запретной черте, которой лучше не преступать, потому что тогда он не выдержит, и никакого «не спешить» не получится, потому что она сжигает его своими поцелуями, и рушатся бастионы и крепости, умирает в сладких муках самоконтроль, и взрослый опытный мужчина беспомощен в этих гибких руках, опутан душистой сетью этих волос, и они щекочут его, падают теплым дождем… нет, Хелен, нет, я не выдержу, это слишком хорошо для того, чтобы человек мог это вынести, нет, любимая, нет…

Да! И не останавливайся во веки веков. Кровь поет песню, древнюю, как дно океана, и рокот невидимых волн сливается с грохотом разрывающегося от любви сердца. Два тела, два дыхания, два стона, две мольбы вдруг становятся одним. И взмывает к звездам, горящим на низком потолке, стон-смех: не отпускай меня!

Умереть в твоих руках — не страшно, страшно жить, не зная твоих рук… Ты люби меня. Не отпускай. Никогда…

А потом он стоял на коленях над лежащей женщиной и все целовал, целовал ее влажную кожу, смеющиеся губы, закрытые глаза, целовал, словно пил холодную воду в жаркий день — наслаждаясь и растягивая наслаждение.

И снова, раз за разом, они вели бой, в котором то один, то второй оказывались победителем. То Хелен блаженствовала под желанной тяжестью мужского тела, содрогаясь и подстраиваясь под бешеный ритм, растворялась в нем, умирала и воскресала… То Клайв, ослепленный и восхищенный, стонал, не в силах отвести глаз от прекрасной всадницы, властно управлявшей им и дарившей в награду новые и новые мгновения вечности…