Свидание в Брюгге

— Себастьян, Себастьян, — шептала женщина и, как котенок, терлась об его лицо, приоткрыв припухшие губы.

Врачи смущенно отвернулись. Робер тоже отвернулся к окну, профессиональное любопытство заглушила невыносимая, щемящая боль: он не мог смотреть на лицо этой женщины, — возвышенно-трогательное, порочное, красивое почти неземной красотой.

Когда он повернулся к ним, она стоя оправляла юбку. Как будто только что занималась любовью. Как же тут было винить Фреда, молодого, сильного!

Они вышли в коридор. Эгпарс, который шел последним, задержался в дверях и сказал:

— Так вы мне обещали, Ван Вельде. Вы ведь нам поможете вылечить вас?

Себастьян молчал. Крупные слезы катились из его мутных глаз.

— Я вас прошу пойти со мной, мадам Ван Вельде, — сказал главврач. — К сожалению, мы еще не все выяснили.

Глава VI

Они еле поспевали за Эгпарсом. В коридорах с каменными полами гулко отдавались их шаги. Сюзи семенила на высоких каблучках, стараясь не отставать от главврача. В кабинете, том самом, где накануне произошла стычка между Оливье и Хоотеном и как раз из-за Сюзи, никого не оказалось. Свет фонаря за окном выхватывал из темноты четко очерченный кусок кирпичной стены с белой каймой снега.

Эгпарс взял историю болезни Ван Вельде, снял очки и поднял на мадам Ван Вельде не защищенные теперь ничем глаза с красноватыми веками.

— Присядьте, — сказал он. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов, мадам. Ваш… ваш муж всегда возбуждается, когда говорит о войне?

— О, доктор, да! А иногда еще сильнее. Когда мы бывали во Франции, случалось, в кабачках он даже вступал в драку. Я просто не могу понять, что у него в голове происходит! Он все время задирается. И, бывает, ему здорово достается! Да, человек он нелегкий.

— А после он бьет вас?

Она отрицательно замотала головой.

— Он бьет вас, — утвердительно сказал Эгпарс, как будто и не заметив ее протестующего жеста.

— Нет. А в общем… да. Но я не даюсь ему.

— А его мать знает?

— Она меня просто ненавидит.

— А вы не ошибаетесь? Так вот, дитя мое, тут есть две проблемы, их не надо путать. Первая — вывести его из этого состояния. Он ведь алкоголик.

— Но он не так уж много пьет. Вы, наверное, не знаете, а я-то видела, как пьют!

— Знаю, мадам, все знаю. Но алкоголь — плохое подспорье эпилептику. Это проблема номер один. Если он умрет — второй и не будет. Вы предпочли бы остаться вдовой, мадам Ван Вельде?

— Как вы могли такое подумать, доктор! Я все-таки люблю Себастьяна.

— «Все-таки». Но вы развелись с ним. Значит, совместная жизнь стала вам в тягость?

— То, что я люблю его, — правда, но у меня не хватает никаких сил. Действительно, бывают моменты, когда мне хочется избавиться от него. Вы же должны понимать, что так жить невозможно! Это не жизнь, а каторга!

— Благодарю вас, мадам Ван Вельде, за то, что вы со мной откровенны. Стало быть, вы хотели бы, чтобы он умер или — к черту все, и тем не менее вы прячете от него пистолет и барбитураты. Так что совесть у вас чиста.

— Ах, какая ерунда! — сказала Сюзи с подкупающей искренностью, словно вопросы совести не имели к этому делу никакого отношения.

— Мне вспомнилась одна песня, — сказал Оливье, — прекрасная песня Стефана Гольмана. О человеке, его совести и бутылке божоле! В конце концов совесть успокоилась, залив себя вином!

Сюзи слабо улыбнулась. Она поняла. Нет, все-таки по занимаемому ею месту в обществе она стояла выше Себастьяна Ван Вельде, и в их размолвке это не могло не сыграть своей роли.

Эгпарс тоже невольно улыбнулся.

— Как всегда, вы верны себе, Дю Руа, — сказал он. — Вы страдаете постоянным словесным недержанием, что, должно быть, не однажды подводило вас и неизвестно еще, какую услугу окажет вам в дальнейшем.

— Простите меня, мосье.

— О нет, нет. Ради бога, оставайтесь таким всегда. Правда, не с больными. Но нам больше, чем кому-либо другому, необходимо чувство юмора.

— А военным? — не удержался Оливье.

— И военным тоже. Итак, мадам Ван Вельде, вторая проблема не менее серьезная. Предположим, он выкарабкается; вы подумали о том, как вы оба будете жить дальше?

Она стиснула руки. Ее сухие ловкие руки, привыкшие ухаживать за больными, не вязались с ее округлыми формами, с мягкими линиями упругого тела.

— Вы затрудняетесь с ответом? Попробую помочь вам. Как вы полагаете, почему ваш муж, ваш бывший муж, предпочел таблетки снотворного этому самому пресловутому пистолету? Ведь он нашел его еще раньше? Вы выказали неудовольствие, когда я задал ему этот вопрос.

Вот как раз об этом-то и хотелось Роберу спросить Сюзи.

— Я не знаю. Я ничего не знаю.

— Не торопитесь, подумайте. Вы достаточно знаете больных. И вы хорошо знаете Ван Вельде. Если вы не сможете нам помочь, то кто же тогда сможет?

— Возможно, потому, что пистолет для него священен.

Голубые, чуть воспаленные глаза главврача пристально смотрели на Сюзи, и видно было, как напряженно работала его мысль. Ом помассировал веки кончиками пальцев.

— Тогда все должно было быть наоборот, детка. Раз пистолет для него нечто святое, именно им он должен был бы пресечь свою жизнь, если только…

— Что, если?