— Ты прав, — кивнул Каллум. — Но чем дальше мы уходим, тем больше времени потребуется Сигналу, чтобы достичь этой части галактики. Если хабитаты исхода не засекут его через пару тысяч лет, они, наверное, решат, что мы ничего не передавали. И никто не будет искать Сигнал. А если и будет, улавливать импульсы тем труднее, чем больше расстояние.
— Оликсы не покинут свою сенсорную станцию, к которой мы направляемся, только потому, что мы передадим ее координаты, — сказала Кандара. — Они воспользуются ею, чтобы отправить следующую волну кораблей к Сол и населенным мирам. Это займет у них век или больше, в зависимости от того, насколько мы далеко. Если что, они усилят оборону кораблями из звездной системы анклава, где бы он ни находился.
— Может, и не век, — возразила Джессика. — Я исследовала всё, что могла, в едином сознании «Спасения жизни». Оликсы удивились, когда прибыли на Землю; они не ожидали, что люди так быстро совершают межзвездные путешествия. Мы знали, что они пытаются установить собственные порталы между Сол и населенными мирами, но, похоже, у них имелся запасной вариант на случай, если это не сработает.
— Какой еще запасной? — резко спросил Юрий.
— Девять кораблей идут от сенсорной станции к населенным мирам. Насколько я могу судить, вышли они несколько десятилетий назад.
— Чертова Матерь Мария, — прорычала Кандара. — И когда же они долетят?
— Не знаю. Может, еще через несколько десятков лет. Но наверняка один или несколько из них теперь будут перенаправлены к Земле. Это же смысл всего их крестового похода — захватить столько людей, сколько они сумеют, на пути к их Богу у Конца Времен. На Земле остались миллиарды людей, и, когда прибудут корабли Решения, исход будет только один.
— Так ты говоришь, что не стоит даже пытаться послать Сигнал Сол, когда мы долетим до наблюдательной базы? — спросил Алик.
— Мы не сможем, — с сожалением ответила Джессика. — Это разоблачит нас. И тогда наши шансы найти анклав сведутся к нулю.
— Звучит убедительно, — согласился Каллум.
— Я за то, чтобы попытаться добраться до анклава, — сказала Кандара.
Было бы, конечно, неплохо запустить передатчик Сигнала, будучи уверенными, что люди его примут, но в конечном счете это все–таки пустой жест. Не за этим они здесь. Кроме того, столько усилий было затрачено и столько жертв принесено, чтобы они оказались на борту «Спасения жизни»; отправлять Сигнал отсюда было бы предательством.
— Наша миссия не признает полумер, — заявил Алик. — Мы нацеливаемся на анклав — и сжигаем этих ублюдков.
— Вопрос, — вставил Каллум. — А что насчет неан? Джессика?
— А что насчет них?
— Если они засекут наш Сигнал, идущий от сенсорной станции, смогут ли они его использовать?
— Чтобы что?
— Чтобы сражаться. Прилететь сюда, пробиться через червоточину к анклаву. Наверняка это и ваша конечная цель?
— Я не неана. Я человек или пытаюсь им быть. Я не знаю, какова конечная цель неан.
— Извини. Я думал, ты хотя бы догадываешься.
— Не больше и не меньше, чем ты.
Кандара сдержала улыбку. Она видела, как вспыхнули щеки Каллума.
«Мы действительно сливаемся с симуляцией — или она с нами».
— Неаны нам не помогут, — сказал Алик. — Они сделали всё, что собирались, отправив тебя предупредить нас.
— Почему ты так считаешь? — спросила Джессика.
— Потому что, если бы они хотели атаковать оликсов с помощью военных кораблей, подобных кораблю внедрения, который доставил вас, они бы отправили их к Сол и устроили засаду на «Спасение жизни».
— Верно подмечено, — сказал Юрий.
— Ну признай же. После того как ты вогнала топор в башку Феритона, целые команды наших стратегов, психологов и ученых пытались разобраться в неанах. Черт, один научно–исследовательский центр даже привлек писателей–фантастов — ради, так сказать, свежего взгляда. И все, что они придумали, было полным дерьмом.
— Ладно, — подытожил Юрий. — Когда мы прибудем к сенсорной станции, будем сидеть тихо и надеяться, что «Спасение жизни» полетит прямо в червоточину, которая ведет к анклаву.
«Спасение жизни» вышло из червоточины в реальное пространство через пять недель и один день после ухода из системы Сол. Наконец–то Алику было на что посмотреть. Он не говорил остальным, даже Кандаре, но антисуществование червоточины начало его доставать. Не то чтобы это была клаустрофобия, нет, скорее, ощущение потерявшегося ребенка. После всего, что он видел за время работы на ФБР, после всего, через что прошел, после всех ужасов и смертей — почему именно это так подействовало на него? Буквально —