Святые Спасения

— Да–да, знаю–знаю. Не тычь меня в это носом. Человеку в моем положении приходится плыть по течению. В наши дни у всех на Холме клонированных частей больше, чем оригинальных.

Она похлопала его по ноге.

— Больше нет.

— Эй, Вашингтон жив. Ну… в День «S» его щит все еще держался.

— Зато в Рио, держу пари, полный бардак.

На миг она вновь оказалась там, на горячих песках Копакабаны, с молодыми и энергичными, горделиво демонстрирующими свои роскошные тела солнцу. Запах уличной еды и крема от загара на ветру, музыканты, играющие на авенида Атлантика, живущие мечтой о том, что какой–нибудь продюсер остановится и поманит их за собой. Ночная жизнь: буйствующие в барах футбольные болельщики, сирены мотоциклов, разгоняющие гуляк. Марши гордости, марши протеста, влюбленные, которым никто больше не нужен, семьи, заполняющие парки, — всем хорошо живется под солнцем. Карнавал — прекрасное, дикое, счастливое празднество смеющихся маньяков, петляющее по улицам приземлившейся радугой.

Ничего этого больше нет.

Весь остаток ее жизни пройдет здесь, на этом стерильном модифицированном чужом корабле.

— Милая, — Алик фыркнул, — весь гребаный мир сейчас — чертов бардак.

— Да.

Милая. О Матерь Мария!

— Эй, с другой стороны, когда все это кончится, мы увидим, как он станет новехоньким.

Она недоуменно ухмыльнулась:

— Что–то на тебя не похоже.

— Что?

— Оптимизм. Неужто ты веришь в то, что мы способны завершить хоть какой–нибудь из этапов этой безумной миссии, не говоря уже о том, чтобы закончить ее?

— Э, тогда почему ты здесь?

— Кто–то же должен. Какая польза от меня там? Теперь, когда «Спасение жизни» отступает, на Земле уже не будет битвы один на один, пока оликсы не вернутся с подкреплением — лет через двадцать–тридцать. К тому времени я стану слишком старой.

— Никогда!

— Ну вот, теперь ты просто пытаешься залезть мне под юбку.

— Не вини парня за попытку.

— Ты можешь остановиться. Оба мы — практичные взрослые люди.

— Ладно. Сегодня ночью?

— Конечно.

Скупая улыбка Алика исчезла, когда его взгляд скользнул по небольшим выпуклостям на ее предплечьях.

— Эй, я думал, ты избавилась от всех периферий…

— Избавилась. Поначалу. — Она подмигнула. — А потом приобрела несколько новых.

— Гос–споди. Но Лим же сказала, что это может быть опасно, когда мы в баке. Никто не знает, как на них повлияет длительное погружение.

— Ага. Вот почему Лим соорудила для меня в инициаторе эти, бакоустойчивые.

— Какого хрена мне не сказали, что это возможно?

— А ты спрашивал?

— Вот блин!

Ухмыляясь, Кандара вышла из его каюты в салон — нижнюю треть главной цилиндрической камеры корабля, окруженную крошечными персональными спальными каютами, которыми они пользовались, когда не висели в баках. Полезного пространства, таким образом, оставалось немного, и большую его часть занимал стол. Ну, по крайней мере на средней палубе удалось поставить тренажеры, и умывальную, и медицинский отсек, управляемый Ген 8 Тьюрингом, — Кандара буквально молилась, чтобы он ей никогда не понадобился. Предубеждение, но она все–таки предпочитала врачей–людей. На верхней палубе размещались анабиозные баки с системами обеспечения. Ее первоначальная надежда на то, что каждый из них получит по личной каюте, быстро развеялась, когда инженеры принялись набивать все доступные камеры дронами, принтерами и инициаторами на основе неанских технологий. Старые бачки оликсов для биомусора теперь заполнили сырьем, которое использовала человеческая техника. Стратегический отдел хором клялся, что запасы оборудования для их миссии покроют большинство непредвиденных обстоятельств. Клятвам этим Кандара не верила ни на грош; обитатели корпораций, эти теоретики просто не могли постичь одну простую истину: ни один план сражения не выдерживает контакта с врагом.

Каллум сидел за центральным столом и ел яичницу–болтунью с тунцом. Рядом с его тарелкой исходила паром кружка с чаем.

— Утро доброе, — буркнул он, махнув вилкой в ее сторону.

Она улыбнулась ему — немного неловко — и подошла к пищевому принтеру. Сапата, ее альтэго, выплеснула на линзы обнадеживающе–зеленую медицинскую иконку; железы работали отлично, поддерживая нейрохимическую стабильность.

«Да и не было никакой травмы, чтобы спровоцировать шизофрению. А если железы откажут, я просто воспользуюсь Аликом для снятия стресса».

Она едва удержалась, чтобы не рассмеяться в голос.

Ах, какая романтика.

— Я собираюсь отсутствовать еще двадцать четыре часа, — сообщила она, когда принтер выдавил ее смузи. — Еще один сеанс аэробики.

— Понятия не имею, отчего ты считаешь, что тебе это нужно, — сказал Каллум. — Это мы, старые галоши, должны топтать беговые дорожки.

— Беговые дорожки? Я что, единственная занимаюсь на тренажерах?

— Ну, я пару дней назад воспользовался одним из них. Так ноги до сих пор огнем горят.