Святы и прокляты

Тогда Фридрих направил в Рим Германа фон Зальца, который предложил решить проблему с Ломбардией следующим образом: пусть выдадут императору тридцать тысяч серебряных марок отступного, и тот прекратит осаждать города вплоть до следующего мятежа, тогда уж Ломбардия будет объявлена вне закона и Папа подвергнет её церковному проклятию. Деньги понадобились на подавление мятежа в Австрии.

Но купцы упёрлись, требуя за свои тридцать тысяч сребреников соблюдать их права, подписанные ещё дедом нынешнего императора Фридрихом Барбароссой. Ломбардцы желали жить по своим собственным законам, исправно платя налоги и требуя только одного, чтобы никто не совал нос в их дела. Им было за что бороться, у них ведь каждый город развивался в маленькое государство, со своим правительством, судом, таможней, войсками, и прочим. Вся эта система отменно работала и давала ощутимую прибыль.

В конце концов, не получив ни марки от Ломбардии, усыпанный множеством писем с мольбами о помощи из Австрии, император был вынужден поздней осенью отправиться усмирять Фридриха Воителя.

Впрочем, личного присутствия не понадобилось — к приезду императора, основные силы врага оказались уже сломлены, и Фридрих устремился в Вену, где вскоре королём Германии и одновременно наследником императорского трона был избран девятилетний Конрад. На радостях за себя и сына император вернул империи Австрию, чем нарушил закон Фридриха Барбароссы, но зато осчастливил германских князей. Что же касается Вены, в которой произошло избрание, она приобрела на вечные времена статус свободного имперского города.

Фридрих назначил новый рейхстаг на весну следующего года. Местом был выбран город Шпейер. Рейхстаг понадобился для того, чтобы закрепить права Конрада, а также назначить официального опекуна маленького короля и регента Германии. Им стал Зигфрид фон Эпштейн[130] — архиепископ Майнцский.

Оставалось поставить на место Ломбардию! Тем более что зять императора Эццелино ди Романо вполне успешно орудовал в марке Тревизо. Так что в конце концов ломбардцы пошли на небольшие уступки.

Герман фон Зальца, со своей стороны, пытался уговорить Папу поддержать идею мира между Ломбардией и императором. В кои-то веки дела сдвинулись с мёртвой точки. Но неожиданно переговоры сорвал сын венецианского дожа Пьетро Тьеполо[131]. Венеция сочла успехи в Тревизо вторжением в сферу своих интересов и велела заблокировать переговоры.

Порядком уставший от дел и уже больной фон Зальца был вынужден уехать из Рима и всерьёз заняться своим лечением.

Фридрих же во главе немецкого войска пошёл на Верону. Этот поход был удивителен уже тем, что вместо христианского креста над имперскими рыцарями развевались знамёна с римским орлом. В Вероне к ним присоседилось семь тысяч сарацинских лучников и новобранцы из Тревизо. Далее поход пополнился войсками Кремоны, Пармы, Реджио и Молены. Прекрасно укреплённая Мантуя добровольно открыла ворота перед императором.

В течение двух недель Фридрих осаждал крепость Монте-Кьяро, закрывающую собой город Брешиа. Четырнадцать дней героического сопротивления закончились договором о почётном отступлении. Фридрих поклялся не преследовать недавних врагов. Защитники крепости открыли врата, выйдя из-под защиты стен, но после этого Фридрих отдал приказ стрелять.

— Какой же всё-таки он... — Анна хотела ещё что-то добавить, но вовремя прикусила язычок.

— На войне как на войне, девочка! — оруженосец выглядел взволнованным. — Кто я такой, чтобы судить моего императора? Тем более, что эти черти из Монте-Кьяро уж больно хороши были! Отпустишь таких, так они на месте развернутся и долбанут тебе же в задницу.

Анна поднялась и, не спрашивая позволения, подошла к окну. Всё в этой летописи получалось не так, как виделось ей вначале. Золотоволосый мальчик Фридрих, на которого в доме её отца разве что не молились, из ангела с церковного витража превращался в злого демона, нарушающего клятвы и преследовавшего поверженных.

* * *

...За окном тяжёлые тучи. Это горы Верхней Италии. Голубая дорога петляет между облачных скал. Похожие на игрушечные восстают из хаоса крепости, конницы, обращающиеся в корабли. Корабли становятся стадами двугорбых верблюдов. На небе осада крепостей, поле, усеянное трупами. Крошечная деревенька притиснулась к горам — ни дать ни взять ласточкино гнездо. Туман...

Виднеется стена какой-то крепости, опять дорога. Двое стражников пригибаются под тяжестью приграничных столбов, третий несёт на себе деревянный щит с чьим-то гербом.

— Подеста приказал передвинуть границу на пять шагов вправо, а мы её уже на все двадцать сместили.

— Отвяжись, Джакомо! Можно подумать, ты считать умеешь.

— Возможно, я и не такой учёный, как ты, каналья. А только зазря ты самовольно границы нашего сеньора увеличиваешь. Не ровен час, проверяющий нагрянет, и что тогда?

— Так я же не уменьшаю, а прибавляю. За прибавку кто накажет? Скорее уж наградят.

— Палками наградят. А как узнают, что мы тут ещё и незаконные подорожные собираем, так и вовсе...