Святой Грааль

Разом мне полегчало. Есть-таки бог на свете! Я — воин не из последних. Авось приглянусь этому странному королю, который сам не гнушается с луком и мечом за дядькой своим сходить. Впрочем, отец его — славный король Ричард, говорят, таков же был. В каждую драку самолично лез. Верно уж сыночка-то по своему образцу воспитал.

Выпрямился я гордо, насколько руки связанные позволили, да и говорю:

— Ну, уж не хуже иных прочих… — да тут и вспомнил, перед кем стою. Поклонился, как получилось, и добавил… — Ваше величество.

Тот усмехнулся ехидно так и говорит тому, что меня приволок:

— А проверь-ка его, гран-сержант. Да только не сейчас: некогда. И вот еще что: проверять станешь — скажи своим, чтобы не убивали и, вообще — не сильно усердствовали.

— Дык эта… ясно, командир-король… — рычат из-за спины. — Чего ж тут… эта… усердствовать? Dushara…

Это я тогда не понял, что такое dushara, а потом… ох! Но это потом было, а тут этот здоровенный гран-сержант меня каким-то своим передал, велел приглядывать, и скоро-скоро, до вечера еще, отплыли мы.

Два корабля, и на обоих порядок такой… Вот ей-ей: словно танцуют все! Один веревку бросает, вроде как и не смотрит — куда, а там уже второй вырос, ловит. И ведь не было его там — не было, когда первый веревку бросал! А уж то, что эти с оружием вытворяют! Тут-то ясно мне стало: Красный Вепрь нас на смерть завел. Всех. И самого себя. Нечаянно, потому как ни Тощий Жиль, ни кто еще, ни даже сам Господь этих зверей-чертей не одолел бы! Да если они схватятся один против десятка, так это нечестно будет. В смысле, для тех десяти. Они один двадцати стоят…

Тут-то я перетрухнул малость. Во многих битвах бывал, но против этих — новичок зеленый, больше и нет ничего…

Кормили в пути хорошо. Бобы с салом, ветчины шмат, кружка вина, а к ним — сыру, хлеба и эля от пуза. Видно Робер понимает: как воин поел — так и повоевал. С таким харчем дорога короткой показалась.

Пристали мы у высокого замка. Один из тех, что меня стерег, рассказал, будто это — Дувр. И вот прямо год тому король Робер со своим воинством этот замок приступом взял. За одну ночь. Окинул я взглядом эту твердыню, да сперва и подумал, что врет рассказчик. Мыслимое ли дело такую крепость за один день взять? Никак не возможное дело…

Тут меня с корабля вывели, гляжу: король с рыцарем каким-то обнимается. По спине его похлопал, потом поворачивается, а там принц Джон стоит. Одетый так, что последний бродяга лучше оденется. Сапоги не просто чужие — разные. Поверх рубахи простой плащ накинут. А на голове — колпак ночной. И вид у принца такой, что сразу ясно: не решил еще принц Джон — наяву это с ним всё делается, или снится?

Король усмехнулся, а потом и говорит:

— Вот, дядя, рекомендую вам моего ближайшего друга и помощника, командира Третьего Дуврского, Окрасивших Белые Скалы Дувра в Красный Цвет Кровью Врагов Пехотного полка, коменданта Дуврского замка графа Кент. Кстати, Энгельс: найди-ка дяде Vane, в чего переодеться. А то, видишь, он у нас какой…

— Ща сделаем, Ромейн, ваше величество, — рубит этот Энгельс, а сам видно еле держится, чтобы не заржать. — Приоденем королевского родича…

Тока дальше я не видал. Меня проверять взялись… Я думал — не выживу, но когда раз трёхсотый по песку катился с ног сбитый, услыхал:

— К швабам его в самый раз. Годится.

Вот и вышло все, как цыганка нагадала: и встреча неожиданная, да не абы с кем, а с королем, и счастье негаданное — потому как нет ничего дороже, даже для такого как я, чем жизнь свою многогрешную сохранить…

Глава 11 О грустном и печальном, или встретились два одиночества

Робер вернулся из Франции с перевязанной рукой. Я встревожилась, но видя, как он вышагивает по двору — румяный, довольный и еще более деятельный, чем всегда — пришла к мысли, что его рана не опасна.

— Смотрите, мама, кого я вам привез! — гордо улыбнулся мне "сыночек" и слегка приобнял здоровой рукой стоящего рядом мужчину в поношенном плаще. — Мой дядя был хороший малый, как говорится… да был посажен под замок. Его я в Англию доставил, к любимой маме приволок!

Все вокруг начали восхищаться очередным проявлением поэтического дара Робера, а кто-то даже подобострастно упомянул, что в науке стихосложения наш король явно превзошел своего отца Ричарда. Марион гордо улыбалась и прижималась к обожаемому супругу, Робер выжидательно поглядывал на меня, я же смотрела на Джона Плантагенета… Среди всеобщего ликования боевой трофей моего сына, напротив, вовсе не выглядел счастливым, хотя, казалось бы, произошло именно то, чего мой деверь и желал…