Телевизор был с широким экраном, которые стоят руку да ногу. Я расстегнул сумку, пока Коди трясся позади, достал клюшку, перехватил покрепче. Был уже на замахе, «вших» начал свою песню, когда Сэм вернулся. Экран с грохотом раскололся. У него отпала челюсть. Я сказал:
— Видать, узнаем, кто будет первым, на следующей неделе.
Затем развернулся и вторым ударом выбил из-под него ноги. Коди вскинул руку. Я не обратил внимания. Сэм на полу, застонав, выдавил:
— И это из-за лицензии на телик?
Я чуть не рассмеялся. Вместо этого двинул ему в лицо ботинком, сломал нос, дал прочувствовать. Затем поднял его, пихнул в кресло. Ему в рот заливалась кровь. Я гаркнул Коди:
— Тащи тряпку, твою мать.
Он двинулся на кухню. Я присел, сказал:
— Ты уже догадался, что я человек нервный, поэтому, когда задам вопрос, имей это в виду.
Я достал из сумки канистру, облил его бензином, потом взял одноразовую зажигалку. У него округлились глаза.
— Соврешь хоть раз — поджаришься, понял? — сказал я. Он кивнул.
— Почему терроризируешь полицейскую Ридж? — спросил я.
Щелкнул для пробы зажигалкой, выскочил яркий огонек. Весь дрожа, он сказал:
— Она арестовала меня за то, что ссал на улице. В суде сказали, будто это обнажение в публичном месте. Влепили штраф в пятьсот евро и клеймо «сексуального преступника».
Я уставился на него, сказал:
— Еще раз к ней подойдешь, я тебя убью… веришь?
Он кивнул. Я дал ему пощечину, еще разок, пожестче, добавил:
— Вслух.
— Клянусь, господи, в жизни к ней не подойду.
Я выпрямился, убрал клюшку и канистру в сумку, похлопал по его лысине, сказал:
— Обзаведись уже лицензией.
Развернувшись, чуть не столкнулся с Коди, который держал пачку салфеток.
— Они ему не понадобятся, мы закончили, — сказал я.
Коди глянул на развалину в кресле, потом последовал за мной.
Я тихо закрыл входную дверь и быстро двинулся по улице, забыв о хромоте. Коди, догоняя, спросил:
— Ты его убил?
Нет учения, более сообразного человеку, чем это, которое открывает его двойную способность — принимать благодать и утрачивать ее.
Члены АА меня бы поняли, ничего непостижимого тут нет. Без алкоголя и без программы. Я занимался, как они это называют, «протрезвлением на одной наглости». По сути, трезвый алкаш.
Как я запомнил всю эту хрень?
А как можно не запомнить?
Рядом с моим новым домом, на углу, где Эйр-сквер сталкивается с Мерчантс-роуд, — новый алкогольный. Я велел Коди возвращаться домой — скоро поговорим. Сам зашел прямо в магазин. Приезжий спорил с менеджером, заявлял, что дал пятьдесят евро, а не десять. Я уставился на верхнюю полку, где мне пели этикетки. Похоже, окончание спору за стойкой не угрожало, поэтому я сказал приезжему:
— Вы проходите?
Он развернулся, готовый бить, глянул мне в лицо, предпочел бежать.
Менеджер проводил его взглядом, пробормотал:
— Сволочь.
Потом мне:
— Спасибо, что выручили.
Молодой, лет двадцать, а уже пронизан цинизмом. Я кивнул, сказал:
— Дайте-ка бутылку «Эрли Таймс» и дюжину банок «Гиннесса».
За бурбоном ему пришлось тянуться, достал, посмотрел на этикетку, сказал:
— Никогда не пробовал.
Сейчас, что ли, начнет?
Когда я не ответил, он продолжил:
— Так, и дюжину «Гиннессов».
Упаковал в целлофановый пакет, сказал:
— За все покупки дороже сорока евро положена бесплатная футболка, можете взять.
Увидев, что я отчего-то не вне себя от везения, он сунул футболку в пакет, сказав:
— Наверное, вам большая.
Я расплатился, спросил:
— Ты тут на полную ставку?
— Господи, нет, учусь на бухгалтера.
Я забрал сумку.
— Это тебе подходит.
Уже на улице услышал:
— Я вам не пробил пакет.
За два года после введения сборов проблема мусора в стране уже уменьшилась наполовину. Я пробормотал:
— Отлично.
Прислонившийся в подъезде мужик спросил:
— Не поможете человеку?
Я отдал ему футболку.
Потом перед глазами возникло лицо Джеффа, и я развернулся, сказал:
— Тебе только что улыбнулся боженька.
Вручил всю сумку с выпивкой… Уже прошел пол-улицы, когда услышал его окрик:
— Уж скорее дьявол!
Разве с этим поспоришь?
Я и не стал.
Я мерил шагами квартиру. Все еще не отошел. Адреналин не развеялся, вечный гнев не утолился. Я скинул шинель, поставил диск.
Приготовил реквизит и освещение.
Если не получается слушать музыку трезвым, придется учиться.
Вот, сука, и начну.
Пусть сентиментально, искусственно, виновато… но буду скорбеть. Если тебя не трогает Джонни Кэш, у тебя уже трупное окоченение. Врубил на полную — Джонни во всей его хрипоте. Обозрел квартиру. Новый музыкальный центр — когда это я купил? И где? Шкафы, забитые книгами благодаря Винни… это как получилось?
Можно жить в отключке и трезвым — наследие пьяных лет. Можно бросить пить, но так и не протрезветь. Оглядывая свои владения, я произнес вслух:
— И что все это дает?
The Dandy Warhols — с чего они заиграли в голове? Адреналин бежал, раскрывая информационный хайвей моего разума. Хлынул поток бесполезных данных — пассаж, заученный в годы подготовки в Темплморе: