- Не ходи, Рувим, - сказала Роза. - Или тебе больше всех нужно?
- Я думал о великом Бехтереве, - ответил Рувим. - Как ты думаешь, пошел бы он или нет? Пошел бы.
Роза помогла ему одеться. Рувим, сухой и гордый, застегнул пальто до самого верха, надел высокую меховую шапку и, скованно подымая ноги, вставил их в черные суконные боты.
- Идем, Роза, пора.
По улице он шел стройно, внимательно, обходя длинные ледяные дорожки, прокатанные мальчишками. Сегодня ему особенно ни к чему было сломать себе шейку бедра.
Оставив, как всегда. Розу в вестибюле, он надел халат и поднялся по широкой лестнице с ковровой дорожкой, застланной полотном. Чудесный запах охватил его - строгий запах лечебницы. Он привык любить его за всю свою жизнь. Каждый раз, входя в больницу, поликлинику, амбулаторию, он слышал этот запах и любил его. И сегодня он вдыхал его - верный, честный, рабочий запах - и наслаждался им, как никогда.
В зале было тесно, всюду толпились, вставали, садились, разговаривали белые халаты. Белый халат - символ чести.
Доктор Левин шел по проходу, и белые халаты расступались, пропуская его вперед. Он сел в первом ряду и поставил перед собой палку, строго приказав ей стоять вертикально. Обе руки его опирались на серебряный набалдашник, и они не дрожали. Он был собой доволен. Он вошел, как нужно, и сел, как нужно.
Собрание началось. Рувим Израилевич слушал очень внимательно, хотя заранее знал все, о чем будет идти речь. Его интересовало другое: кто будет говорить и как. Он слушал и отмечал про себя и ставил зарубки.
- Товарищи! С огромным возмущением узнали мы, работники советской медицины, о неслыханных злодеяниях...
Ага, заметим себе, кто это говорит. Доктор Сокольский. Говори, говори, шмаровоз. Мы тебя отметим.
"...Эти подонки, справедливо названные убийцами в белых халатах, оказались платными агентами американской разведки. Международная еврейская организация "Джойнт"..."
Ага, доктор Лапин. Отметим и тебя, доктор Лапин. Сукин сын ты, Лапин, вот ты кто.
"...Нашим лозунгом должно быть: ни одного пятнышка на белом халате!"
Доктор Никитина. Халат у тебя, правда, белый. И тебя мы отметим тоже. Не забудем, не бойся.
"...Арестованный Вовси признался на допросе, что он получил директиву об истреблении руководящих кадров от организации "Джойнт" через врача Шимелиовича и актера Михоэлса..."
Признался, признался... и тебя будут лупцевать - признаешься. Бехтерев не признался бы, нет.
А вот вышел любимый ученик - Миша Кацман. Любил его, любил. Миша бледен. Струсил, бедняга. Ах, какое горе! Ну, так и есть:
"...Предатели, отщепенцы, гнусные бродяги без роду, без племени, жадными, дрожащими руками пересчитывающие американские кредитки..."
Эх, Миша, Миша. Зачем ты вышел? Не уберег я тебя, Миша...
"...Подлинная патриотка своей родины, Лидия Тимашук, бдительностью которой были разоблачены гнусные убийцы..."
Лидия Тимашук. Да, так ее звали.
Каждый раз, когда на трибуну выходил новый оратор, Рувим Израилевич приподнимал свою палку и снова ставил вертикально, с суровым стуком.
Довольно. Теперь пойду я.
Когда он поднялся, зал особенно притих. Рувим Израилевич вышел неторопливо, каждый шаг звучно припечатывая палкой.
С высоты кафедры он оглядел зал. Слезятся стариковские глаза. Белые халаты. Символы чести. Вот они - смятые, затоптанные, трусливые.
- Товарищи, - сказал доктор Левин. - С огромным негодованием, как здесь уже говорили другие, прошу прошения, я вынужден повторяться... С огромным негодованием, повторяю я, узнали мы об этом неслыханном деле... Мы полны благодарности к бдительным органам и отдельным лицам, разоблачившим шайку гнусных убийц...
Он полез в карман, вынул бумажку, развернул ее и, далеко отставив от глаз, поглядел на нее критически:
- Повторяю я, шайку гнусных убийц: Менделя Бейлиса, профессора Вовси, профессора Когана М. Б., Когана Б. Б., профессоров Фельдмана, Этингера, Гринштейна и других.
По рядам пробежал шепот.
- Кого он называл?
- Какого-то Бейлиса.
- Кто такой Бейлис?
- Какой-то еврей из "Джойнта".
- В газетах не было никакого Бейлиса.
- Мендель, а не Бейлис.
- Мендель, основоположник менделизма...
.......................................................................
Рувим Израилевич пережидал.
- Мы очень благодарны этой даме... Вере Чеберяк...
- Лидии Тимашук, - крикнули из зала.
- Мы очень благодарны... Вере Чеберяк, - повторил Рувим Израилевич, за то, что она помогла разоблачить...
Он снова отставил листок:
- Менделя Бейлиса, профессоров Вовси, Когана М. Б., Когана Б. Б., Фельдмана, Этингера, Гринштейна и других.
- Лишить слова, - крикнул кто-то из первых рядов.
- Вы меня не лишите слова, - громко сказал Рувим Израилевич. Собственно, он уже все сказал. И все равно из-за шума он бы не мог продолжать. Шум был ужасный.
И еще мешала какая-то нелепая легкость. Он протянул руку, чтобы взять стакан воды, стоявший на кафедре. Рука, неестественно легкая, подняла стакан, как перышко, и пронесла мимо рта, куда-то к уху. Он испугался и поставил стакан, но неточно. Тяжело брякнув, стакан разбился. К нему уже бежали люди.
- Рувим Израилевич, успокойтесь.