С Маринкою работала на дойке.
— Да! А тебя сейчас и не узнать.
Такая городская стала вся.
Ты изменилась. Ты красавица такая!.
Ты в гости, Надя? Маму навестить?
— Да нет! Решила вот назад вернуться.
Не прижилась я в городе чего-то.
Нос у Маринки даже покраснел
И, сумку на пол опустив,
Подняла руки. Хлопает глазами.
— Да как же так? В деревне говорят,
Что за богатого ты замуж вышла, Надя.
Катаешься на дорогих машинах.
Вся в золоте. И во дворце живешь.
— Вранье всё это!
Надя отмахнулась.
— Там богачи сидят и только ждут,
Когда невесты к ним приедут из деревни.
А тут другая женщина подходит
Из их деревни.
— Ой! Едва признала.
Как изменилась ты, Надежда! Не узнать.
Уж не девчонка. Женщина. Решила
Свою деревню, значит, навестить?
А что же на автобусе ты едешь,
Не на машине? Для таких автобус,
Как я или Маринка, нищебродов.
— Я тоже нищебродка, тетя Оля.
Вот в этой сумке всё мое богатство.
— Смотрите! Надя!
Вот еще знакомый.
А там еще, еще, как будто полдеревни
Сегодня на вокзале собрались.
Ах, да! Ведь пенсию сейчас дают.
Понятно! И в ЗАО-то получку тоже дали.
Глава тридцать восьмая
ВЕРА ХОРОНИТ РЕБЕНКА
Стоит наш батюшка на камушке,
Поет прощальную молитву.
Хотя младенец некрещённый,
Греха он совершить не мог.
Лежит он в гробике, как куколка.
Из-за цветов не видно личика.
В своей короткой детской жизни
Он «мама» не успел сказать.
Бог дал, бог взял — как говорится.
Но как вы объясните матери,
В глазах которой свет померк
И жить не хочется ей больше,
За что страдания великие?
Уж лучше б смерть ее прибрала.
Она грешна. Она виновна.
Как будто душу оторвали
И тоже в землю опустили.
А впереди лишь мрак кромешный.
Утрачен смысл бытия.
Остался только малый холмик.
И всё! А мать сожгла пеленки,
Пинетки в печь и распашонки,
Коляску отдала мальчишкам,
Чтоб ничего случайно дочке
О горе не напоминало.
Вот и понянчилась с внучонком.
Уж лучше Бог ее б прибрал!
Лежала Вера трое суток.
Еды совсем не принимала.
Лицо у дочки почернело
И не осталось больше слез.
В конце концов не удержалась,
Присела мать к ее кровати,
Погладила ее, а Вера
Глядит безмолвно в потолок.
— Какое горе! Только, Вера,
Нельзя так сильно убиваться.
Гневишь ты этим только Бога.
Тебе послал Он испытанье,
Должна ты выдержать его.
Жизнь продолжается. Всё будет.
И радости, и горя много
И близких смерть.
Так мир устроен.
На это нечего роптать.
Смирись же, Вера! Будь покорна
Ты Божьей воле!
— Ладно, мама!
Я всё отлично понимаю.
Не уговаривай меня!
Болезнь проходит. Горе тоже!
Переживу! Не бойся, мама!
Тут дверь тихонько заскрипела
И приоткрылась. В черном Надя
Стоит смиренно у порога.
— Ну, ты чего застыла, Надя?
Пришла так проходи давай!
Подруге Вера улыбнулась,
Приподнялась.
— Не знаю даже,
Быть может, я пришла некстати.
Скажите, сразу я уйду.
— Да проходи, ей Богу, Надя!
Ведь ты же Верина подруга.
Прошла. А Вера на кровати
Присела. Тихо улыбнулась.
— Я вижу у тебя животик.
— Да вот всё как-то получилось.
— А где отец? С тобой приехал?
— Да нет! Женатый он.
— Кобель?
— Ну, где-то так.
— Смотри, как складно
У нас с тобою получилось.
Пожили в городе, ребенком
Успели мы обзавестись.
Да только моего… Да ладно!
Словами горю не поможешь.
А знаешь, что…
Глядит на маму.
— А в доме есть у нас вино?
— Ну, это… сделаю, девчонки.
Я быстро. Вы уж приготовьте
Себе тут что-нибудь на стол!
Сидят они до поздней ночи
Две закадычные подруги,
Две деревенские девчонки.
То посмеются, то поплачут.
И говорят о том, о сем.
Они теперь уже другие,
Мудрее стали, посерьезней.
И каждая себе сказала:
— Какой же дурой я была!
В окно на них луна глядела.
И звезды им мигают. Что уж!
Жизнь продолжается, девчонки.
Вы только душу сохраните,
Не истреплите по углам!
Кто знает, что там будет дальше.
И счастье будет, и ненастье.
Отчаиваться же не надо.
Ведь это очень тяжкий грех.
Глава тридцать девятая
ЛЮБА ЕДЕТ ДОМОЙ
Конечно, родилась я поздно,
Не современная совсем.
И как на белую ворону,
Другие смотрят на меня.
Сейчас не так, как пишут в книгах.
Девчонки раскрепощены.
Ночные клубы, вечеринки,
Без всяких обязательств секс.
Бери от жизни всё, что можешь –
Девизом стало молодых.
Как можно больше удовольствий!
Оставь проблемы для других.
Но сыр бесплатный в мышеловке
Бывает только, и за всё
Платить приходится. И плата
Бывает эта велика.
Хотя я не права, наверно.
Кто обобщает, упрощает.
И в многоцветье одноцветье
Увидеть только может он.
Жить надо так, чтоб не стыдиться
Своих поступков. Остальное
Не так уж важно. А за модой
Гоняться тоже, что за тенью.
Она уже постель стелила.
И тут звонок. Какой-то номер…
Она его впервые видит.
Кто это может ей звонить?
— Ой, Люба! Здравствуй! Тетя Маша,
Твоя соседка. Не узнала?
Ну, как дела твои, Любаша?
У Любы сердце защемило.
— Да что случилось, тётя Маша?
— Ой! Только не переживай!
Да так оно нормально вроде.
Сережка учится неплохо.
— Да говорите, тетя Маша!
Случилось что-то с мамой? Ну!
— Да. Приступ был. Она в больнице
Сейчас лежит. Ну, а Сережка
У нас. Такие вот дела.
— Всё так серьезно?
— Ой, не знаю.
Но всё же позвонить решила.
Такие вот дела, Любаша.
За братика не беспокойся!
Он поживет пока у нас.
Вот так.
— Спасибо, тетя Маша.
Всю ночь она без сна лежала