Свет и тьма, или Поэма о трех девицах

— Милый,

Скоро нас будет трое!

И чмокнула в щеку. Он сразу

Переменился. Улыбка

Исчезла с лица.

— О чем ты?

Какие трое?

Что-то тебя не пойму.

— Я беременна, Вова.

Он отодвинулся молча.

И поглядев сурово,

Сказал ей:

— А знаешь ли ты!

Врачи мне давно сказали,

Что у меня не будет

Детей никогда. Вот так-то!

— Как? — воскликнула Вера.

— Ношу твоего ребенка.

— Значит, не мой ребенок.

— Тебе я досталась девушкой.

— Да мало ли что бывает!

С кем-то еще траханулась.

Может, с моим водителем.

Он симпатичный парень,

Охочий до этого дела.

— Клянусь тебе, Вова!

— Не надо

За лоха меня держать.

Хлынули слезы градом.

Он брезгливо поморщился.

И больше ни разу за вечер

К ней он не подошел.

Одна в роскошном номере

Ночь провела Вера.

А утром пришла записка:

«За целку три тысячи евро

Получишь. Бай-бай! Владимир!»

Глава двадцать четвертая

ЛЮБА ПРИХОДИТ НА ЗАВОД

Пришел апрель. И все свои березы

Пересчитал он в первозданной наготе.

Как воздух напоен флюидами любви!

Так счастья хочется. И в ход идут колготки

И мини-юбки. Ошарашены мужчины,

Как будто совершилось нечто,

Что пробуждает в них охотничий инстинкт.

Но Люба в робе и косынке темной

Всю смену у огромного станка.

Порою некогда убрать ей прядь волос

И пот со лба стереть. Она похожа

Скорей на медвежонка. Хоть и ловко

Всю смену крутит, ставит, убирает.

И бригадир доволен очень Любой.

И как-то ей сказал: пора экзамен

Сдавать ей на разряд. И станет

Тогда и получать она побольше.

«Чудесная девчонка! — он подумал.

— Не то, что вертихвостки, у которых

Лишь парни на уме, ночные клубы

Да сэлфи, да одеться помодней.

Эх, будь я молодым, на ней женился б!

Характер золотой. Не злится никогда.

Не скажет ни о ком она плохого.

Когда обидят, лишь заплачет молча.

И комендатша хвалит. Жениха

Тебе б, Любаша! Парня трудового!

А то в компанию дурную попадет –

И всё! Испортят ведь девчонку негодяи.

А кто работать будет на заводе?

Лишь старики, которые не станут

Уже менять профессию свою.

Их барахольная торговля не прельщает,

Они гордятся мастерством своим.

И девяностые лихие пережили,

Когда зарплату по полгода не платили.

А если платят, то лапшою, то крупой,

А то гуманитаркою заморской,

Где чечевица черная, что свиньям

Американцы бы давать не стали,

Печенья пачка и конфеток горсть.

Уже завод хотели закрывать,

Он стал не нужен зарубежным фирмам.

Зачем им конкурент? Да и России

Промышленность не нужно оставлять.

Пусть нефть качают, добывают уголь

И валят лес. И населенья нужно

Оставить миллионов тридцать — сорок.

Цивилизованные страны обеспечить

Должны они сырьем, водой и лесом.

Того, что Гитлер сделать не сумел,

Они почти сумели. Ликовали.

Свершилось! Ненавистной Рашки нет!

И вдруг как будто черт из табакерки,

Какой-то невысокий человек,

Которого всерьез не принимали,

Сказал отчетливо и внятно;

— Всё! Шабаш!

Мы не холопы, не подстилка вам

И не позволим, чтоб за нас решали.

Не для того трудились наши предки

И погибали в бесконечных войнах,

Великую державу создавали.

Мы возродим страну и кланяться не будем

И милости от Запада просить.

И на завод, что уж дышал на ладан

Пришли другие люди. И позвали

Вернуться тех, кто здесь уже работал.

Пришли не все, конечно. Кто-то умер,

А кто-то слишком стар. А молодые

— Увы! И калачом их не заманишь.

Все быть хотят банкирами. Юристов

И финансистов столько развелось,

Что их хватило бы с лихвою на полмира.

И все хотят сниматься в сериалах,

Быть топ-моделями, владельцами заводов,

На содержанье быть у олигархов.

Ну, на худой конец — прислугой в их дворцах.

Глава двадцать пятая

НАДЯ РАДУЕТСЯ. ЗАБЕРЕМЕНЕЛА

По какой-то причине житейской

Выпадет порой такой кульбит,

Что стоишь и лишь разводишь руки:

Неужели это сделал я.

Если б Наде год назад сказали,

Что ей купит в городе мужчина

Целую квартиру. Посмеялась:

Хорошо рассказываешь сказки.

Где уж ей, дурехе деревенской!

Ей бы лишь коров за сиськи дергать

Да с другими сплетни обсуждать.

А теперь она почти богиня!

Визажисты делают прически,

Ходит в фитнес-класс и дорогие

Рестораны может посещать.

Драгоценности, которые не снились

Деревенским бабам и девчонкам,

Вешает она себе на шею,

На таких машинах рассекает,

Что лишь в фильмах видела деревня.

Вроде б Наде надо петь от счастья.

Выиграть в такую лотерею,

Что одной из многих-многих тысяч

Выпадает в жизни только раз.

Но она не прыгает от счастья,

Не кричит: «Смотрите, я какая»,

А когда звонит к своим в деревню,

Ничего об этом не расскажет.

Гложет червячок ее и гложет.

Не надежно это положенье.

Вот она сегодня на Олимпе,

Ну, а завтра свергнется на землю.

Сколько вокруг Вани бродит хищниц.

Все мечтают стать его подстилкой.

Вот сегодня он в любви клянется,

Завтра охладеет. И конец!

И с женой не хочет разводиться.

Не желает слышать про такое.

— Понимаешь, Надя, сколько бабок

Потеряю, если разведусь!

Да и чем она тебе мешает?

Я уж с ней не сплю который месяц.

И как к женщине, к ней совершенно равнодушен.

Так что сохраняем статус-кво.

Я люблю тебя. И это только важно.

— А жена о нашей связи знает?

— Да. Конечно. Но она ж не дура.

И ее устраивает это.

Только чтобы резкие движенья

Я не делал. Вот и всё, пожалуй,

Что ей надо.

«Значит, мне не быть его женою.