Свершилось

Давайте говорить честно. Репрессии против народа, длившиеся на всем протяжении советской власти, в генах абсолютного большинства граждан СССР заложили страх. И, конечно же, шахтеры сами не ожидали, что с ними будут так возиться. Хоть и шли на площади в толпе, а у многих, как мне признавались, была дрожь в коленках: что с нами власть может сделать? Они бы ни за что не поднялись, если бы не поступил сигнал: можно. Для этого, вероятно, использовали агентуру спецслужб, влияли через авторитетных в шахтерской среде людей.

…

Приехав на забастовку, Царевский рассказывал о том (кстати после того как он выступил на площади, Царевского на какое-то время даже избрали председателем стачкома), как с группой народных депутатов ходил к Горбачеву, предлагая тому начать выполнение шахтерских требований, чтобы не раскачивать маятник шахтерских забастовок. Но Горбачев ответил: все идет правильно, наконец, перестройка началась. Вот чем на самом деле была перестройка для генсека, судилищами на площади. А мы, наивные, верили этому цинику.

Как Мао хунвейбинов в годы "культурной революции", так и Горбачев во время перестройки использовал шахтеров в качестве сметающей все на своем пути силы. Себя же он считал как бы над этой схваткой, думая, что за такие разрушительные "преобразования" ему будут благодарны. Горбачев потом об этом сказал на одной из встреч с представителями угольной промышленности в Кремле, на которой я присутствовал.

Сначала мы часа два спорили с бывшим премьером СССР Павловым – человеком, оставившим во мне очень тяжелое впечатление. Было видно, что никогда в жизни он не занимался промышленностью, хотя и прошел определенную чиновничью школу. Потом появился Горбачев. В зал не вошел, а словно себя внес. Говорил долго, и как всегда – ни о чем. Так, помахал, как обычно, руками.

…

А вторым был Юрий Болдырев – стачкомовец из Донецка, ныне – народный депутат Украины. Он советовал Горбачеву уйти, тем самым заняв в истории место величайшего реформатора; об этом тогда много говорили на митингах. И действительно – отставка в тот период могла бы стать его звездным часом. А Горбачев заявил: – Добровольно не уйду. И чего это вы так осмелели? Ведь, когда я пришел, никто бы не посмел предложить такое.