Сверхдержава

– Ты! - Лиза вскочила, нависла над Краевым, как разъяренная фурия. - Я хочу летать! Я всегда летаю здесь, и не тебе это менять, метаморф! Ты понял? Я пристегнута к тебе, метаморф! - Она потрясла своим наручником. - И поэтому ты должен идти со мной! Должен! А еще ты должен выпить эту бурду! Вот этот напиток богов! - Она ткнула пальцем в стакан. - Потому что если я взлечу, а ты нет, то твои кости переломаются…

Краев смотрел на девушку снизу вверх. Что?то случилось с ней. Она не была пьяна, нет. Это было что?то более сильное, более глубинное, чем опьянение. Кожа ее побледнела, стала почти прозрачной, глаза тонули в фиолетовых кругах?мишенях. Шарики на концах косички вспыхивали волнами - в такт исходящей от девушки, почти ощущаемой Краевым боли.

– Хорошо. - Краев поднялся, медленно взял стакан. - Я выпью. Ты научишь меня летать, Лисенок? Научишь?

– Да, - шепнула она. Она сделала шаг к нему, протянула руки, провела пальцами по щеке, по бритому темени. По его губам. Пальцы ее дрожали. - Это хорошо - летать. Ты должен суметь. Если ты чумник - ты сумеешь. Я не знаю, кто ты такой. Но если ты такой же, как мы, - ты сумеешь. Я научу тебя. И ты вспомнишь… Вспомнишь себя…

Краев взял в рот стеклянную трубочку, сделал первый осторожный глоток. Ничего особенного. Еще глоток. Боже мой, как вкусно! Жидкость не была водянистой. Она была густой. Она была живой. Она всасывалась там, внутри Краева. И она знала, что делать. Знала сама по себе. Занимала положенные ей маленькие сосуды в теле Краева и душе его, и он начинал понимать, что в теле и душе его всегда были пустые места. Пустые места, не заполненные ничем. Специально предназначенные для того, чтобы заполниться напитком богов и сделать Краева самим собой. Навсегда.

– Метаморф… - Лиза обхватила рукой Краева за шею и спрятала лицо у него на груди. - Бедный мой метаморф… Пей. Я не хочу, чтобы у тебя сломались косточки… Бедный, милый мой метаморф… Ты будешь летать со мной?

– Да, - сказал Краев.

Он разжал пальцы, стакан упал на пол и разлетелся на розовые и зеленые осколки.

* * *

– Пойдем… - Лиза тащила его за собой между столами. - Здорово, правда? Ты сам увидишь, как здорово!

Краев видел. Видел, что на сцене появилась уже вся группа Фрэнка. Целая куча «мамаш» [6] - бас?гитарист, и ударник, и клавишник, и духовая секция, пытающаяся справиться со своими разнообразными дудками, и прочие, кому полагалось. Непонятно, как все они умещались на сцене со всеми инструментами - саксофонами, тамбуринами, флейтами, кларнетами, маримбами, ксилофоном, челестой, колокольчиками, деревянными дощечками, барабанищами, барабанами и барабанчиками и прочими неизвестными науке предметами для производства музыки. «Мамаши» появились из ниоткуда, появились там, где им положено было, и занимались своим делом. Они играли. Ритм - нелогичный, меняющийся, как настроение галлюцинирующего хиппи, - расстреливал сознание, подминал его под себя, заставлял ноги двигаться. Это было изумительно. Нагромождение звуков могло бы распасться, превратиться в какофонию, но низкий голос певца связывал все воедино - доброта была в этих обертонах, глупый смех и умная ирония. И конечно, это была музыка. Невероятное, возмутительное и в то же время единственно возможное смешение рок?н?ролла и Двадцать первой симфонии Вебера; параллельных кварт ритмэнд?блюза и «Весны священной» Стравинского. Только один человек в мире мог делать это так. И он делал это сейчас на сцене - анархист и музыкант, авангардист и шут. Неподражаемый Заппа.

Вся их компания выплясывала уже перед сценой, Лиза и Краев присоединились к ним. Зря Краев боялся, что не умеет танцевать по?современному. Это нельзя было назвать современным танцем, да и просто танцем, пожалуй, тоже. Невозможно было танцевать под то, что выплескивалось из колонок. Можно было только ловить кайф. Чистый кайф. Наплевать на все рамки поведения, окаменелые от древности, и самовыражаться. Все в зале делали именно это. Краев не мог видеть всех - люди превратились для него в странные, извивающиеся, постоянно трансформирующиеся силуэты. Приоткрыв один глаз, он наблюдал лишь за поведением своей компании. Настя (или Зыбка - кто их разберет?) стояла одним коленом на полу и совершала безумные запилы на воображаемой гитаре. Диана медленно снимала с себя одежду и в сомнамбулическом трансе надевала ее как попало - брюки на руки, жилетку на ноги. Рот ее был широко открыт, а взгляд неподвижно устремлен в потолок. Чингис, с зажмуренными глазами, подпрыгивал на корточках, как борец сумо, и зависал каждый раз в воздухе на несколько секунд. Крюгер бешено кружился, вращая над головой свой обрезанный сиреневый смокинг.