Свечная башня

Мирослава хотела было сказать, что не вся память, но решила промолчать. Вместо этого она поставила перед Славиком чашку с кофе, разведенным сливками. Все, как он любит. Все, что так бесит ее.

– Я не знаю, – сказала она, садясь напротив. – Не знаю, что думать.

– Зато я знаю. – Славик смотрел прямо ей в глаза. – Я думаю, что ты в большой опасности, зая.

Он говорил это очень тихо. Тишина нужна была для того, чтобы в полной мере насладиться ее ужасом.

– Почему? – У него ничего не выйдет. Если Мирослава чему-то и научилась, так это скрывать свой страх.

– Потому что он тебя тогда не добил. – В голосе Славика слышалось сочувствие. То специфическое сочувствие, которое очень плохо маскирует наслаждение чужой беспомощностью.

– Он добил. – Она улыбнулась невозмутимой улыбкой, на мгновение выпустив из клетки тигрицу. – Он убил меня, Славик. Ты тоже запамятовал.

– Не до конца. – Славик еще не разглядел тигрицу, он все еще загонял в темный угол беспомощную заю. – Он убил тебя не до конца.

– До конца. Я была мертва около четверти часа, а потом меня реанимировали. – Из последних сил Мирослава старалась, чтобы голос не хрипел. Иногда у нее получалось это контролировать. – Но я все равно не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я клоню к тому, что он может прийти за тобой, зая. – Славик накрыл ее ладонь своей, сначала накрыл, а потом с силой прижал к столешнице.

В этот момент Мирослава поняла, почему он никогда не откажется от их отношений, почему, вероятно, даже решит на ней жениться. Ради вот этих моментов, когда можно поддерживать и контролировать ее страх. Он ведь тоже не дурак. Ему куда интереснее загнать в угол тигрицу, а не безмозглую заю. Это новая версия игры под названием «Почему ты не орешь, мелкая?», новая, куда более увлекательная и изощренная.

– Зачем ему за мной приходить? – Свободной рукой Мирослава провела по волосам, проверяя, не вздыбились ли они ненароком. А Славик принял этот жест за беспомощное кокетство, стянул халатик с ее плеча, коснулся кожи по-покойницки холодными губами.

– Затем, что ты единственная, кто его видел.

– Я его не видела. – Мирослава натянула халатик на плечо, едва справившись с желанием потереть кожу в месте его ядовитого поцелуя. – Все знают, что я его не видела.

– Ты видела, зая. – Славик покачал головой. – Видела, а потом забыла. Амнезия после пережитого стресса или в результате клинической смерти.

– Ну вот! – Она усмехнулась. – Я все забыла.

– А вдруг ты просто всех в этом убедила?

– Зачем? – На сей раз ее изумление было неподдельным. – Зачем мне это, Славик?

– Ну, мало ли зачем! – Он пожал плечами, убрал наконец руку. – Просто, чтобы они от тебя отстали.

– Кто – они?

– Да все! Менты, врачи, твоя бабка, мой батя. Они же все чего-то от тебя хотели, каких-то показаний, каких-то фотороботов. Я точно помню, мелкая, как они просили, чтобы ты его нарисовала.

– Кого? – По волосам побежали искры. Мирослава чувствовала их легкое покусывание.

– Душегуба. Он душил тебя руками. Значит, ты точно видела его лицо. Ты же классно рисовала, мелкая! Я помню, как ты рисовала. Мой батя потому и взял тебя в школу.

– В лагерь, – поправила Мирослава механически. – Тогда это был летний лагерь для одаренных детей.

– Да какая разница?! – Отмахнулся Славик. – Школа! Лагерь! Суть от этого не меняется.

А ведь действительно не меняется. В голове у Мирославы что-то щелкнуло, словно бы все электрические разряды разом. Названия разные, но суть одна. Горисветово всегда было связано с детьми. Не с обычными детьми, а с особенными. АЛёшенька так вчера и сказал, что все они были особенные. Он, кажется, тоже… Какой талант был у АЛёшеньки? Что-то связанное со спортом. Не теннис, нет. В те времена про теннис в этих краях еще слыхом не слыхивали. Тогда что?

…Ветер рвался в лицо, сбивая дыхание. Мирослава бежала, стараясь контролировать это самое дыхание, стараясь не выпускать из виду обтянутую белой футболкой широкую спину АЛёшеньки. Футболка была вся мокрая от пота, а АЛёшенька тогда был просто Лёхой.

– Догоняй, Мирослава! – Он обернулся, махнул рукой. Его дыхание было ровным, а улыбка веселой. Он точно знал, как правильно звучит ее имя. – Не отставай! Так ты никогда не научишься бегать!

Она уперлась обеими руками в столешницу, медленно, по-стариковски встала.

– Ты в порядке? – спросил Славик.

– Голова закружилась. – Мирослава попятилась от стола. – Сейчас воды глотну…

Он не встал следом, не попытался ей помочь. Он наблюдал и наслаждался увиденным. Тигрица забилась в дальний угол своей клетки. Он ее туда загнал без кнута, одними лишь правильно подобранными словами.

А тигрица пила воду жадными глотками и освобождала место на стеллаже своей памяти для нового воспоминания. В этом воспоминании АЛёшенька был Лёхой, бегал быстрее ветра и был нормальным. Пусть не семи пядей во лбу, но нормальным! А теперь он АЛёшенька, теперь он не бегает просто ради удовольствия, а патрулирует периметр. Как робот. Как заводной солдатик…

– Ты как? – спросил Славик.

– Уже лучше. – Мирослава отставила стакан, но к столу возвращаться не стала, отошла к окну. – Минутная слабость.