Сватовство

Звон колокольчика наплыл на него теперь с торфяной гари, которая открывалась перед Межаковым хутором. Василий Петрович взнуздал лошадь. Она ходко, насколько позволяли деревья, вынесла его к торфянику. В нос ударил лекарственный запах.

Василий Петрович поднялся на стременах, но ничего перед собой не увидел.

«Да если и Пеструха, так чего я за ней гоняюсь, — досадливо подумал он. — Ведь Ксенья-то не таскается за ее хвостом. Сидит где-нибудь, обессилев, под деревом».

Обессиленной, слабой он ее почему-то не мог представить. Казалось, раздвинутся лапы ельника, и Ксенья расхохочется как ни в чем не бывало.

«Ну что, здорово я вас напугала?»

Василий Петрович понял, что поблизости искать Ксенью бессмысленно, и вывел лошадь на едва заметную, запорошенную листьями тропу, которая убегала из поскотины за далекие лесные сенокосы, истаивая на подступах к старым заколоженным вырубкам, которые в Полежаеве звали новинами. Дорога туда была неблизкая, и занести Ксенью в новины мог только леший, но ведь когда за коровой бегаешь, рассудок теряешь. Разгорячилась, наверно, и не заметила выгораживающий поскотину осек. Да в иных местах его, конечно, мудрено и заметить: жерди, наполовину прогнившие, осели к земле — задумаешься, и в голове не мелькнет, что перешагнул обвалившийся осек.

При выезде из межаковской поскотины изгородь была словно новая. Василию Петровичу пришлось спешиться и выдернуть из прясла три верхние заворины, а потом уж в поводу провести через нижние Карюху.

За осеком тропа все чаще терялась, но Василий Петрович знал железное правило — ищи ее не сердясь да не суетясь, — поэтому спячивал лошадь и находил-таки едва заметную натопь.

За Козленковым логом начинались новины, и на подъезде к ним Василий Петрович, складывая руку рупором, охрипшим за три дня поисков голосом стал аукать Ксенью. Эхо беспокойно билось о вымоченные туманом деревья и, выбравшись наверх, гулко носилось, как нечистая сила, перекрывающая неумолкаемый шум леса. Василию Петровичу даже делалось жутко от раскатистого и громового, уже не своего, а чужого баса. Но без того, чтобы не кричать, Ксенью в таком лесу не отыщешь.

Ружья он не взял с собой, потому что продираться с ним на лошади через чащобу и завалы было бы очень неловко: зацепит где-нибудь за сучок и сбросит на землю.

Василий Петрович, спешившись, достал из кармана кисет с трубкой, о существовании которой в эти дни усиленно старался забыть, а если уж его неодолимо начинало тянуть на курево, он бросал в рот горсть мокрой брусники и утолял на какое-то время жгучее желание закурить. Раскуривать теперь было некогда. А с его-то привычкой никогда не вынимать изо рта трубку, дай только себе послабление, и весь день продержишь Карюху в поводу: вершнем-то не будешь в лесу чадить, первой же встречной веткой вышибет из зубов трубку.

Он, пустив лошадь пощипать траву, закурил сейчас с особой усладой. Выбрал колодину с облезлой корой, чтобы, усевшись на нее, не промочить зад, и затянулся терпко саднящим дымом.

Над ним взвилась стрекотунья-сорока.

— Давай, давай, оповещай лес, что меня увидела, — не зло сказал Василий Петрович и, подняв из-под ног сухой сучок, подбросил его ленивым взмахом руки из-под низу.

Сорока всполошно засокотала, перелетая с одного дерева на другое.

После перекура Василий Петрович взял лошадь в повод и, перейдя лог, который теперь и логом было назвать нельзя — сплошные заросли ивы, — стал продираться сквозь стену молодого ольшаника и березняка, за которой должны были открыться взору старые вырубки. Василий Петрович в молодые годы собирал в них смородину и малину и помнил, как они заколожены. Пожалуй, с лошадью через них не пройти, не будет же Карюха как обезьяна лазить по бурелому.

«Ничего, проведу по закрайку», — решил Василий Петрович.

Но закрайка все не было. Ольшаник сменился высоким осинником, и колодины, раньше высоко зависавшие над землей, теперь осели, обросли буйной травой и, когда Василий Петрович вставал на них, рассыпались трухой.

«Боже ж ты мой, время-то как летит», — вздохнул Василий Петрович и пошел преобразившимися новинами на Переселенческую дорогу. «Может, и она заросла?» — ужаснулся он. У него уже был продуман маршрут: по Переселенческой дороге выехать на широкую просеку, а потом свернуть на Козловскую отворотку и выбраться в Зареченское поле. Это будет круг верст на десять в радиусе. Из него Ксенья не могла выскочить: дальше лес шел глухой и нехоженый.

«Буду орать через каждые сто метров, а голос-то вон, как нечистая сила носит, в Полежаеве и то, наверно, слыхать, — вознамерившись прокричать весь круг, он уже поверил в успех. — Найду, в этом кругу она, больше ей негде быть».

Лес вдруг просветлел и неожиданно оборвался простором.