Свадьбы

3 января 1642 года царь и великий князь Михаил Федорович указал быть Собору, а на Соборе быти Крутицкому митрополиту, ибо патриарх Иоасаф умер, и архимандритам, и игуменам, и всему священному собору, и боярам, и окольничьим, и думным людям, и стольникам, и стряпчим, и дворянам московским, и дьякам, и головам, и сотникам стрелецким, и дворянам, и детям боярским из городов, и гостям, и всяким служилым и жилецким людям.

Пожалованный в печатники думный дьяк Федор Федорович Лихачев объявил Собору от имени государя, что в Москву идет турецкий посол говорить об Азов-городе.

Государь спрашивал у Собора: должно ли удержать за Россиею взятый донскими казаками город Азов или отдать оный туркам обратно?

Должно ли разорвать с турецким султаном и крымским ханом мир из-за Азова?

Спрашивал государь у Собора:

— Принять у казаков Азов — все равно что объявить султану и хану войну. Для обороны нужны многие люди и большие деньги. Воинам надо платить жалованье, надо их кормить, вооружать — и все это не на один год: войны с турками тягучие. Откуда государю взять деньги и запасы на эту войну?

Духовенство ответило: пусть государь сделает так, как ему, государю, угодно, но оно радо помогать.

Бояре, окольничьи, думные люди советовали принять Азов.

Стольники, стряпчие и дворяне московские сказали:

— Азовом басурманской шалости не утолить и не задобрить. Не укротить Азовом в крымцах и других поганых басурманах жажды к войне и крови. А турков той отдачею только пуще распалить и на себя подвигнути. Азов тебе, государь, и всей земле — принять и крепко за него стоять. А деньги и припасы для того великого дела нужно взять со всех сословий российских: и с воевод, и со вдов, и с недорослей, и со своих государевых дворовых людей, со всех властей, и со всех монастырей, и со всякого духовного чину.

И не было такого на том Соборе сословия, которое бы, пожалев себя от новых тяжких поборов — людьми, деньгами, службою, — отринуло бы казацкий подарок — город Азов.

Удержать Азов — сорвать паутину в солнечном углу русской избы, избавив от набегов, угонов, пожаров, от неизбывной южной грозы.

Так думала вся Россия, но был у России мудрец боярин Шереметев.

Позвал Шереметев к себе Лихачева, нового хранителя государевой печати, и сказал ему, отринув вязь словесных хитростей:

— Азов надо вернуть.

— Но весь Собор! Весь народ! — задохнулся было в восторженном негодовании Лихачев.

— Что Собор? Что твой народ? — Пустые слезящиеся глаза устремились на печатника, и все его слова повяли. — Народ кричит: держи Азов, потому что победа казачья — победа над огромным врагом, потому что не пришло время платить поборы, и не пришло время расставания отцов с детьми и сынов с матерями. Война с турками на годы. Эта война свалит Романовых. Пусть этот грех падет па мою душу, но теперь я этой войны не допущу. Не пришло время. Не пришло, а придет. Токмо торопить его все равно, что исторгнуть из чрева матери недозрелый плод.

И пошли с того разговора по Москве неясные слухи, шепот и кивки.

Казачья станица, привезшая известие о том, что донское казачество отсиделось в Азове от огромной турецкой силы, прибыла в Москву еще 28 октября. Атаманом станицы был Наум Васильев, правая рука Осипа Петрова, есаулом — Федор Порошин — золотое казачье слово. А с ними прибыло 24 казака-молодца.

Принимали донцов в Москве как героев. Атаману пожаловано было тридцать рублей, есаулу — двадцать, казакам — по пятнадцати. На ежедневный корм положили: Науму Васильеву — 6 алтын 4 деньги, Федору Порошину — 4 алтына, казакам — по три. Науму ежедневно дадено было по шесть чарок вина, по три чары меда да по три пива, Федору — по четыре чарки вина, по две меда и по две пива, а казакам — по три чарки вина, а меда и пива по две же.

Шли месяцы, закончился Собор, а решения государь не принял.

Горьковат стал казакам московский мед. Знали, что государь отправил в Азов дворянина Афанасия Желябужского, а с ним пять тысяч рублей казакам в награду. Знали, что Желябужский должен осмотреть Азов и сказать, можно ли поправить крепость.

Да ведь казаки не скрывали, что от Азова остались одни камни. Чтобы отсидеться от турок в новый их приход, просили они у царя десять тысяч солдат, 50 тысяч всякого запаса, 20 тысяч пудов пороха, 10 тысяч мушкетов и денег на то — 221 тысячу рублей.

Федор Федорович Лихачев, принимая казаков, сначала все улыбался, а потом перестал.

И понял Федор Порошин: пришел час для последнего казачьего оружия, для чистого, сияющего, как небесные столбы, соловьино-гордого золотого слова.

Заперся Федор в келье и три дня не пил и не ел, не отзывался ни на зов, пи на молитву, ни на колокол. А на четверный день вышел он из кельи, встал перед казаками на колени, положил на голову свиток с повестью об Азовском осадном сидении донских казаков.

Прочитали казаки о себе и заплакали, ибо вспомнили все, что было с ними ужасного и великого. И обнимали они Порошина, и целовали, и благословили его идти на московские площади читать народу русскому сию праведную повесть.