— Пошли, пошли, над тобой и так смеются! — тянул его за руку Сосна. — Иначе мы тебя на собрании обсудим!
Миша, как бодливый бычок, затряс плешивой головкой, ударил лбом Сосну в грудь, отпрянул назад, норовя высвободиться, и вскрикнул:
— Пусти, изверг-мучитель! Ах ты изверг-мучитель! Да я тебя скорей из оркестра выгоню, чем ты меня!.. Кого хошь спроси — все не желают, чтоб ты в оркестре был, старый хрыч!.. Может, забыл, как грабил меня? Давай назад мои грошики! Забыл, как четыре марки мне платил, а себе шесть брал? Я тебе не прощу, изверг-мучитель!.. Пусти мою руку!..
— Я тебе пущу! — налился гневом Сосна. — Я тебе так пущу, что ты запомнишь!..
— Тише, тише!.. Товарищи, что вы делаете?.. — зашумели вокруг.
— Пусти его! — потребовал Ерофей Мельник (кларнетист, смоляной чуб, сестра в Нью-Йорке) и сам дернул за руку Сосну.
— Ты чего дергаешь, чего дергаешь? — выпучился на него Сосна. — Маньку свою в Нью-Йорке дергай, а не меня!
— Вот ты как?! — взвился Ерофей Мельник. — Нестер, подержи кларнет… Я тебе дам, как Маньку трогать! Да ты до-диез взять не можешь!..
— Сроду не мог, а меня на четыре марки ценил! Себе — шесть, а мне — четыре, изверг-мучитель!.. Ка-ак дам!.. — Миша Капка опять боднул головой Сосну.
— Товарищи, товарищи, разнимите их!.. Это же безобразие — дети слушают!.. — шумели вокруг.
— Уберите отсюда детей!.. Дети, марш домой!.. Зачем вы смотрите, как они ругаются? Что тут интересного?.. А еще пионеры!..
Вдруг Сосна отпустил Мишу Капку, сплюнул себе под ноги, поднял с травы свою трубу-баритон и заявил:
— Раз такое дело, сами играйте! Я с вами мараться не буду! — повернулся и пошел к мосту, качаясь на своих ногах-колесах.
— Не пугай, не пугай, изверг-мучитель! — крикнул ему вслед Миша Капка. — До-диез научись брать!..
Однако он уже навесил на себя огромный мокрый барабан и вместе с другими музыкантами вприскочку (оттого что был в одной сандалетке) заспешил к мосту следом за покинувшим их Сосной.
Полина Ивановна натягивала в это время на свои могучие телеса, докрасна сожженные солнцем, просторный сарафан и громогласно комментировала их уход:
— Вытягли на свою голову! Хай бы они все утопли, черти с того света!..
Они догнали Сосну за орешником, на железнодорожной насыпи, по обе стороны которой тянулись стежки к городу. Стежка была узкая, и они двигались гуськом. Впереди раскачивался на ногах-колесах Сосна, за ним, чуть приотстав, пылили ногами музыканты, а шеренгу замыкал Миша Капка, тащивший перед собой все еще мокрый, а потому чрезмерно тяжелый барабан, из-за которого торчала лишь половина Мишиной головы вместе с крохотными глазками, что позволяло ему видеть дорогу.
Двигаясь в таком порядке, они вели следующий разговор:
— Митюха, стой! Чего ты от нас, как русак от лисицы, скачешь? Вот уж верно говорят: цена зайцу две деньги, а бежит на сто рублей! — прокрикивал Сосне Яков Деревяненко (1-й альт, седой бобрик, грудь вперед, незадачливый охотник и первейший враль).
— Митюха, зачем ты в бутылку лезешь? Что ты, Мишку не знаешь? Он только с нами герой, забодай его комар!.. — урезонивал Сосну Нестер Козодуб (1-й тенор, козлиная бородка, зеленые веснушки, порожние бутылки в авоське).
— Митюха, глянь, где солнце стоит! А в пять часов жмурика выносят! Ты ж сам на пять часов похороны назначил! — напоминал Прохор Груша (2-й тенор, нос от уха до уха, буро-синего цвета, непьющий, а стало быть, и сейчас трезвый). И обращался за поддержкой к плевшемуся за ним Григорию Пархоменко: — Я так говорю или не так?
— Так, — односложно отвечал Пархоменко (2-й альт, шея в три складки, слова произносит лишь в крайнем случае, даже под хмельком).
Митрофан Сосна не отвечал, точно ничего не слышал. Потом поднялся на насыпь, перешагнул через рельсы и пошел по другой, параллельной стежке.
— Иди, иди, изверг-мучитель! — крикнул ему из-за барабана Миша Капка и со злостью стряхнул с ноги мешавшую ему сандалетку. Сандалетка улетела в орешник и, угодив на сук, повисла на нем.
— Да пускай идет! Обойдемся! — поддержал Мишу Ерофей Мельник (кларнетист, смоляной чуб, сестра в Нью-Йорке). — Без него человека схороним! Гришуха, так или не так? — спросил он шагавшего впереди Григория Пархоменко.
— Так, — прогудел в ответ Пархоменко (2-й альт, шея в три складки, слова произносит лишь в крайнем случае).
— Хороните, а я с вами не знаюсь! — наконец-то отозвался с противоположной стороны насыпи Митрофан Сосна, их многолетний руководитель. — Пускай Мельник мою долю на бедность возьмет, пока Манька доллары подкинет! Или Мишке отдайте, а то он сиротинкой воет… А все ж свиньи вы, раз забыли, кто вас музыке выучил!