Свадьбы

Стоял прекрасный солнечный день. Ветра не было, небо ярко голубело, трава и кустики ярко зеленели, вода в реке зеркально блистала, моторные лодки были расцвечены флажками, пионеры были в красных галстуках и белых панамках, в руках у оркестрантов горели начищенные трубы. Катер без устали утюжил реку, перевозя на правый, высокий берег пионеров, музыкантов, пловцов и устроителей соревнования. Словом, было очень празднично.

Наконец все было готово: зрители остались на левом, низком, берегу, участники соревнования выстроились на высоком, правом. Среди них были судьи с хронометрами и секундомерами, пионеры и духовой оркестр. Ровно в 12.00 на правом, на высоком, берегу в небо грохнула зеленая ракета, пионеры крикнули «ура», оркестр под руководством Сосны бухнул марш — и свершилось открытие праздника.

В ту же секунду с квадратных стальных ферм моста сорвалась туча испуганных ласточек, шарахнулась к воде, низко пронеслась над нею, задевая трепещущими крыльями золотистую воду, и столь же мгновенно растворилась в солнечном воздухе. И тогда из-за высокого мыска, скрывавшего от зрителей небольшой затончик, выплыли девушки-русалки с распущенными длинными волосами и в венках из белых лилий на голове. Оркестр с марша перешел на «Венский вальс». Достигнув середины реки, девушки расположились так, что на воде образовалась красивая белая лилия, и эта живая лилия под звуки вальса медленно поплыла вниз по течению — к стальному мосту.

Это очаровательное зрелище вызвало громкие аплодисменты и одобрительные возгласы. Но они тут же сменились безудержным хохотом на обоих берегах, заглушившим даже оркестр. Хохот был порожден тем, что из того же затончика, словно так было задумано, появилась стая белых домашних гусей во главе с дородным гусаком и, строго держа клин, с неторопливой важностью устремилась за русалками.

Потом началось соревнование моторных лодок. Лодки, в одиночку и парами, вырывались из затончика, неслись, треща моторами, к мосту и, круто развернувшись, мчались назад, к финишу. Пионеры каждому владельцу лодки кричали «ура», оркестр каждому играл туш, а местный комментатор прокрикивал в рупор каждую фамилию, дабы ее слышали на обоих берегах.

Лодки носились по реке часа два, так что, когда настало время соревноваться пловцам, зрителей на левом берегу вконец разморило солнце и так оглушила трескотня моторов, что им надоело быть зрителями, и они полезли в воду с мячами и надувными кругами, решив тоже стать пловцами. А на соревнования по прыжкам в воду, совершавшимся с корявой, наклоненной над рекой вербы, уж и вовсе никто не обращал внимания.

Пионеры к тому времени покинули свое место на высоком берегу и, возможно, купались в мелком затончике за мыском, откуда прежде выплывали девушки-русалки, а за ними и домашние гуси. Музыканты тоже убрались с солнцепека и, возможно, отдыхали среди густых кустиков орешника, покрывавших правый, высокий, берег. Во всяком случае публика на левом берегу, превратившаяся теперь сама в пловцов и ныряльщиков, забыла о них, и вряд ли бы вспомнила, не напомни они сами о себе.

Случилось это около трех часов дня, когда накупавшийся народ закусывал на левом берегу и охлаждался лимонадом, плотно облепив грузовики с выездными буфетами. Потому-то никто и не обратил внимания, как от правого берега отчалил расцвеченный флажками катер, являвший собою весьма громоздкую для нашей реки и ужасно неповоротливую посудину. На носу катера стояли пионеры в белых панамках, за ними — устроители праздника, а уж за устроителями — оркестранты. Катер медленно приближался к середине реки, где, между прочим, было очень глубоко, и пересекал реку под острым углом, с тем чтобы высадить пассажиров в стороне от публики, иными словами, у дамбы. И все бы обошлось благополучно, не вздумай барабанщик Миша Капка послать с борта катера свое приветствие на берег.

— Эй, полундра!.. На полубаке швабра горит!.. — ни с того ни с сего заорал истошным голосом Миша Капка, и голос его ни в коем разе нельзя было принять за трезвый. — «Расс-скинулось морр-ре ширр-роко и волны бушш-шуют вдалл-ли!..» — загорланил он с кабацкой удалью и застучал кулаками в огромный барабан, висевший у него на плече и полностью закрывавший самого Мишу.

Вдруг барабан качнулся влево-вправо и, как в замедленной киносъемке, стал клониться с кормы к воде, увлекая за собой новоявленного солиста. Миша взмахнул руками, дрыгнул ногами, запустил в воздух сандалеткой и шлепнулся вместе с барабаном в воду, после чего барабан игриво заплясал на волнах, а отлетевший в другую сторону Миша стал хвататься руками за воздух.

— Спасе…и-ите-е!.. Топ-пну-у!.. — выкрикивал он каким-то дурашливо-хохочущим голоском, барахтаясь в волнах, поднятых катером.