Свадьба вампира

Обнаженная Пума лежала на леопардовой шкуре и хихикала. Ежов стоял возле мольберта и, сделав пальцы рук квадратом, смотрел через них как в объектив, заставляя ее то заложить руки за голову, то вытянуть вдоль тела, то прикрыть ими самые живописные места, но всякий раз оставался недоволен. Как ни вертелась Пума на шкуре, какие позы ни принимала, получалась из всего этого одна пошлость. Он никак не мог выстроить композицию будущей картины, дни и ночи напролет проводил в мастерской, и все-таки работа не клеилась. Хотя он вполне оправился от ранения, с тех бурных событий миновал почти месяц, состояние его напоминало горячку. Он плохо спал, аппетита не было, перестал бриться, начал курить, осунулся до такой степени, что Пума, которой он сделал предложение, всерьез за него беспокоилась. Однако понимала, что против горячки есть только одно средство – написать картину, поэтому старалась всячески содействовать и с готовностью выполняла все прихоти и задумки. Ежов переделал массу эскизов, исчеркал набросками гору бумаги, в поисках натуры выезжал с этюдником на пленэр, работал в лесу, все было не то. Потом ему пришла идея, и он целый день провел в ботаническом саду, делал наброски в оранжерее, потом посетил зоопарк, где зачем-то рисовал мартышек, накопленного материала, казалось, хватило бы на десяток картин, лишь одна, задуманная, не получалась.

– Хватит на сегодня, одевайся, – буркнул Ежов с таким видом, будто она во всем виновата, и кинул Пуме халатик, словно видеть не мог ее обнаженного тела, после чего закрыл злополучную картину холстом и раздраженно закурил.

– Серж, не кури! Тебе не идет, – Пума накинула халат и села на скрипнувшую софу эффектно, чтобы лишний раз продемонстрировать свои ноги. Уставившись на них, как щенок на мясную косточку, Ежов неумело затянулся.

– Не идет, когда невеста дымит как кочерга, а жених пылинки с нее сдувает, – заметил он.

– Могу бросить! – с вызовом сказала она.

– Напишу картину, вместе бросим.

– Когда это еще будет, – по-детски протянула Пума. – Ты знаешь, твой ненаглядный Рахит опять, – она сделала паузу. – В кабинете Петра Тимофеевича шарил. Тебя это не беспокоит?

– Я разрешил ему. – Ежов, приблизившись, отставил сигарету и осторожно, словно боялся напугать, обнял невесту за плечи. – Может, пора покончить с холостым положением? Живем вместе, а спим врозь. Вроде не маленькие, как думаешь?

– Не стряхивай пепел на пол, я не уборщица, – Пума мягко, но решительно отстранилась. – Серж, однажды ты упрекнул меня, еще и обозвал, помнишь? Я не хочу, чтобы это когда-нибудь повторилось.

– Больше не упрекну. И обзывать не буду, честно. Я же люблю тебя.

– Правильно, не упрекнешь. Потому что повода не дам. Понял, миленький? С прошлым покончено, в постель – только после свадьбы. У меня будет или законный муж, или не будет никакого. Исключений я не допущу, даже с тобой, – Пума нахмурила бровки. – Ты же сам этого хотел?

– Хотел, – согласился Ежов. – Скоро распишемся, формальность.

– Это для тебя формальность, а для меня дело принципа. Дай сигарету!

Ежов передал свою сигарету, смотрел в ее точеный профиль.

– Ты красивая, а наказание придумала страшное. Видеть тебя! И нельзя прикоснуться.

– Почему нельзя, можно. – Она затянулась, отдала сигарету. – Только осторожно.

– Не боишься, что изнасилую? – в его глазах сверкнули злые огоньки.

– Серж, миленький. – Пума сама прильнула к нему, обняла за шею, поцеловала в щеку. – Я люблю тебя, не сердись. Я сама хочу, но нельзя. Это необходимо для будущего, чтобы отношения правильно строились, бережно. Мне надо оторвать от себя прошлое, понимаешь? Чтобы оно тебя не касалось! Я твоя, и только твоя, потерпи. Если начинать новую жизнь, так с самого начала. Будь умницей, Серж, милый, любимый мой! Я тебе такой праздник устрою, на всю жизнь запомнишь. Хорошо? – ее голос дрогнул, а на ресничке повисла слеза. – Береги меня, не обижай.

Ежов отвернулся, ноздри вздрагивали.

– Если с ума не сойду.

– Бедненький, – она погладила его по щеке. – Бородатенький мой жених, совсем зарос, ты заканчивай свою картину. Выставку устроим! Пир закатим. Вот только Рахит, – она умолкла.

– Что Рахит, – раздраженно сказал Ежов. – Что ты к нему цепляешься? Только и слышу. Рахит – то, Рахит – другое. Мало того, что он жизнь спас тебе и мне, всем нам, еще и замять сумел. Он умный парень, со связями. По кабинетам милицейским не таскают. Чем он тебе не угодил?

Пума фыркнула.

– Подумаешь! За такие деньги.

– Глупо мелочиться.

– Спасибо, дурой не назвал. Какого черта я чемодан сюда волокла? Села бы в поезд, и пока! Сидите тут со своим Рахитиком, в шахматы играйте. По ресторанам гуляйте! Не расстаетесь, зачем он тут вообще нужен. Хорошо устроился, поближе к деньгам, гребет и гребет.

– Пусть гребет. Он дело делает.

– Какое дело! – Пума сердилась. – Он тебя за нос водит.

– Я ему доверяю. – Ежов улыбнулся. – А ты жадная? Не волнуйся, денег всем хватит.

– На шалаш в лесу, спасибо.

– Почему на шалаш. По секрету скажу. Я нашел выписку со счета, там большие нули. С карандашом считал! 30 миллионов, это минимум. Хватит на первое время?