Свадьба собаки на сене

– Как Старшенькая? – спросил Вадим.

– Ты разве не бываешь у них? – Младшенькая удивилась.

– Нет, я не бываю там. Не думаю, что это удачная мысль, мешать семейной жизни.

– Ну, – та покачала головой, – может, надо проще относиться ко всему?

– Может, но в этом случае у меня не получалось. Ты же сама все знаешь.

– Знаю. – Она кивнула. – Слушай, пойдем ко мне. Чаю попьем, перекусим. Я голодная ужасно.

– К тебе? Ты где сейчас живешь?

– Я живу у себя, – рассмеялась Младшенькая. – Сам все сейчас увидишь!

Она взяла его под руку, и они направились к арке, которую охраняли каменные львы и которая вела во двор огромного дома.

Дом был тот же, только дальнее его крыло. Войдя в арку, они долго шли по двору, потом завернули за угол – тут дом неожиданно заканчивался и начинался снова.

– Господи, я никогда не думал, что он такой огромный, этот ваш дом. Мне казалось, что в нем только и есть – ваш подъезд.

– Ты не представляешь, какой он большой. Если смотреть на него сверху, он похож на букву «Ш». Так вот, я живу в самой дальней палочке, на самом ее краю. Это уже другая улица, и мне иногда кажется, что другой район.

– А где мама?

– Мама живет у себя. В нашей старой квартире. Старшенькая у нас благородно отказалась от всего, они с Лукиным снимают квартиру на Шаболовке.

– Так похоже на них обоих. Особенно на Толю.

– Не язви. Мне иногда стыдно, что я сибаритствую одна в этих двух комнатах.

– Ты просто нормально живешь, поверь мне. – Вадим снисходительно посмотрел на Младшенькую. Это качество – любовь к хорошему, красивому и удобному, которая чувствовалась в ней с малолетства, – пожалуй, ему нравилось больше всего. Он и сам был таким.

Они вошли в квартиру, и когда Вадим увидел высокие потолки с лепниной в виде виноградных листьев, огромные двухстворчатые двери, паркет старый, узкий, темный, он понял, как тосковал по прошлым годам. Ему на минуту показалось, что он в той же самой квартире, где жила Старшенькая с родителями и со своей младшей сестрой. Ему почудился запах паркетной мастики и стирального порошка – так пахло в ванной комнате. Ему показалось, что ни дня не прошло с того времени, просто он куда-то отлучился и вот вернулся, чтобы продолжить ту жизнь.

– Послушай, давай-ка съезжу в магазин, – Вадим остановился на пороге, – я так не могу. С пустыми руками…

– Куда ты поедешь? Вечер, скоро все закроется. И потом, у меня все есть. Полный холодильник. Даже шампанское имеется.

– И все равно неудобно.

– Брось! Я сейчас все приготовлю. Если хочешь курить – кури. Можно в комнате, можно на балконе, как тебе удобно.

Младшенькая вдруг смутилась:

– Ты знаешь, я не очень хорошо готовлю, но постараюсь.

– Не надо, не возись. Давай просто чаю попьем, – возразил было Вадим, однако она уже исчезла на кухне. Он вытащил сигареты и вышел на балкон. На него дохнуло весной и шоколадом – с Балчуга тянулись дым и аромат. Замосковоречье словно отдельное государство, с границей в виде Садового кольца, готовилось к вечеру. Но это были уже теплые сумерки, пахнущие тополиными почками и свежей травой. Пахло пылью и пустеющим городом. У Вадима сжалось сердце – он столько раз смотрел на эти крыши и столько раз думал, что когда-нибудь они будут смотреть на этот город вместе, когда-нибудь случится чудо, и они окажутся вдвоем, и никто им не сможет помешать. Но этого не случилось. Лукин, Лукин, Лукин. Его лучший и самый настоящий друг, он оказался счастливчиком, он оказался тем, кому повезло. А она оказалась однолюбом, и с этим ничего нельзя поделать. Вадим докурил и опять зажег сигарету. И опять вспомнил друга. Лукин был чуть старше, хотя они считались ровесниками. Он сумел понять, что Старшенькая – его любовь. Вадим же все сомневался, метался и пытался не верить себе. А надо было верить. Надо было признаться себе честно, что любишь эту девушку и любишь так, что сумеешь за нее побороться. Но он находил отговорку – нельзя переходить дорогу другу. Хотя в душе понимал, что можно. Если только ты уверен в себе и своем чувстве.

Так, может, он и не любил Старшенькую? Ну какая любовь в десятом классе?! Так, сплошные эмоции и гормоны. А кто это знает наверняка? Кто даст руку на отсечение, что любви в семнадцать лет не бывает? Никто. Никто и никогда.

А может, он подыгрывал друзьям? Лукину и ей. Играл в романтический треугольник, но играл несерьезно, чтобы ничем не рисковать. И радовался, что Лукин так твердо стоит на страже своей любви.

Вадим посмотрел на истлевшую сигарету и прикурил еще одну – возвращаться в комнаты не хотелось. Здесь, на этом балконе, в ароматах московского лета, запахах асфальта и шоколада, хорошо вспоминалось. И в голову приходило то, о чем раньше даже не думалось. Вадим вдруг улыбнулся – вот признание, которое убило бы всех. Ему нравились обе сестры. Нравились обе девочки с фиалковыми глазами. Но всего лишь нравились, без изнуряющей обязанности быть честным и кому-то верным. И эта необременительность позволяла наслаждаться игрой в непонимание, легкомысленность и в то же время намекать на роковые страсти.