Суженая императора (СИ)

Оно всегда иначе, когда не смотришь сторонним наблюдателем, чуждым этому миру, но пользуешься сам, на своей шкуре ощущаешь каждое неудобство, каждое отличие от знакомой с малых лет роскоши.

Дрёма подступает незаметно, я проваливаюсь в чёрный её омут и выныриваю рывком, будто тонкий ещё ледок головой проламываю, услышав тихий стук двери и скрип половиц. Подскакиваю мгновенно, осматриваю комнату, однако часть ширмы ограничивает обзор, обрезает видимую часть помещения почти наполовину.

– Мама? – звенит растерянный голосок Миреллы.

Встаю, хватаю ночную рубашку, натягиваю в спешке и вылетаю из-за ширмы. Створка приоткрыта, посреди комнаты замерла в нерешительности хрупкая детская фигурка в длинной белой рубашонке до пят, разглядывающая непонимающе мою шаль на полу.

Бросаюсь к девочке, опускаюсь перед ней на колени. Быстрый взгляд через плечо – убедиться, что взору Миреллы не предстало ничего лишнего. С этой точки обзора ширма загораживает кровать полностью, только пламя свечи обрисовывает неровный силуэт встающего с постели. Конечно же, ему и в голову не приходит скрываться, таиться, тем более от всего-навсего маленькой девочки.

– Всё хорошо, Мира, сердечко моё,– стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, естественно. Улыбаюсь как можно непринуждённее, заглядывая в детское, исполненное любопытства личико.

– А кто это? – спрашивает Мирелла, высовываясь из-за меня в попытке присмотреться к пляшущей по тонкой бумаге тени.

– Это… – начинаю и умолкаю.

Видят Благодатные, я не знаю, как следует представлять дочери чужого мужчину в спальне мамы.

Особенно этого мужчину.

И почему он не мог полежать спокойно минуту-другую, притворяясь, будто его здесь нет, пока я не уведу Миреллу?

Почему не мог исчезнуть до моего пробуждения, раствориться зыбкой тенью в солнечных лучах, как уже делал прежде? Сожалеть о его уходе я бы точно не стала.

За моей спиной и ширмой шелестят шаги и одежда.

– Это твой ребёнок?

– Разумеется, мой, – огрызаюсь.

– Ты вдовеешь? – удивление в голосе разрастается бурьяном, однако удивляет его не моё предполагаемое замужество, но понимание, что ему о том ничего неизвестно.

– Нет.

– Замужем?

– Нет. И никогда не была.

Какой честный франский муж назовёт своею суженой такую, как я? Кто рискнёт взять в жёны смеска, порченую кровь, отравленную ядом Хар-Асана?

Кто согласится ввести в род женщину сомнительного происхождения, не вдовевшую, но с малолетней дочерью на руках?

Поднимаюсь, обнимаю Миреллу за плечи, пытаюсь увести её из спальни и в этот момент Стефан, в штанах и небрежно надетой рубашке, выходит из-за ширмы, делает шаг к нам. Смотрит на девочку неожиданно пристально, неприятным подозрительным взором, и я с немалым трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить дочь в охапку и не убежать вместе с нею из этой комнаты и этого города туда, где никто нас не разыщет. Мирелла выворачивается из моих рук, вскидывает голову, смело разглядывая мужчину. Она упряма, бесстрашна и не научилась ещё бояться так, как боятся взрослые люди, понимающие, что они могут потерять, осознающие остро, сколь хрупка иллюзия всякой безопасности.

– Сколько ей лет?

Молчу, стискиваю зубы, проклиная себя за беспечность. Что стоило солгать, придумать несуществующего супруга, сгинувшего без вести? Сколько подобных историй я слышу каждый день и сколько из них правдивы, а не сочинены ради сокрытия греховной связи?

Множество.

И редко какую возможно проверить на деле.

– Шесть. С половиной, – отвечает Мирелла вместо меня. Говорит громко, с гордостью ребёнка, радующегося искренне своему возрасту, прибавляющимся годам.

Сочинить другую, сколько-нибудь правдоподобную ложь я не успеваю.

– Шесть… шесть, – повторяет Стефан и переводит потяжелевший взгляд на меня. Медлит, но всё же произносит невероятное: – Астра, прошу тебя, ответь честно… не надо лгать и юлить… она… моя дочь?

Мне нечем крыть, нечего соврать, пусть Мирелла больше похожа на меня, нежели на отца.

И слово, одно-единственное, короткое, срывается горным обвалом.

– Да.

Глава 1

Несколькими часами ранее

– Астра?

– Что случилось, Грета?

– Пришла девочка, желает тебя видеть. Бришойни пропустила, так что…

– Пусть зайдёт.

Выпрямляю спину, откладываю перо, смотрю выжидающе на дверной проём. Грета распахивает створку шире и сразу отступает, пропуская вперёд гостью. Она входит нерешительно, неуверенно, осматривается настороженно. И впрямь девочка – молоденькая, тоненькая даже в мешковатой мужской одежде с чужого плеча, старой, заношенной едва ли не напоказ. Длинные, золотистые с рыжинкой волосы заплетены в распушившуюся неаккуратную косу, пальцы мнут коричневый берет, в зеленоватых глазах плещется недоверчивое удивление, недоумение человека, впервые оказавшегося в этой обители, впервые узнавшего о её существовании. За спиной девушки Грета бесшумно закрывает дверь, но, знаю, она не уйдёт далеко, останется поблизости.

Всякое бывает. Да и час поздний, даже для визитов в обитель заблудших женских душ.

– Здравствуйте.

– Доброго вечера, – я наблюдаю за каждым движением гостьи, отмечаю каждую мелочь, какую только успеваю уловить. – Я Астра. А ты?