Суженая императора (СИ)

Обойтись без явного покровительства закатникам не получается, как я ни стараюсь избежать появления фаворитов вне ближнего круга. По мере движения по избранному пути я всё больше удивляюсь, как оба Стефанио вовсе умудрялись годами хранить нейтралитет и держаться центра, да к тому же своего. Мне же вопреки моим чаяниям ничего подобного не удаётся. Я регулярно встречаюсь с магистром Бенни, и время от времени мне наносят визиты другие магистры, приезжающие из закатной обители во дворец. Мы подолгу беседуем, обсуждаем будущее одарённых, скрывающихся и самого Заката, дела давно минувшие и возможные реформы. Мне охотно предоставляют любые сведения о силе, её развитии и использовании, об артефактах и исследованиях на ту или иную тему, привозят книги из числа тех, что крайне редко покидают стены закатных обителей. Я не знаю, что из всей этой затеи выйдет, насколько хватит решимости закатников, как далеко они готовы зайти и действительно ли стремятся к тому, о чём говорят, или благоволение императрицы для них всего лишь способ укрепить и удержать свои позиции, пока их рассветные соперники клонятся к неизбежному закату.

Время покажет.

Залпы стихают, вспышки гаснут, тают на оконном стекле. Я осторожно передвигаюсь к краю постели, вытягиваю шею, присматриваясь к своему счастью под белоснежным, отороченным кружевом пологом.

Спит.

Хотя Мирелла в младенчестве тоже редко когда маму беспокоила, ела да спала себе беззаботно, равнодушная к происходящему извне.

Тихий стук возвещает о приходе Стефана. Я с улыбкой наблюдаю, как он медленно открывает дверь, переступает порог, озирается с растерянным удивлением мужчины, впервые оказавшегося в родильном покое. Закрывает дверь, делает шаг к кровати, глядит неуверенно то на меня, то по сторонам.

– Ты одна? – спрашивает.

– Я отправила всех смотреть фейерверк, – отвечаю, сдерживая смешок. – Только Бришойни наотрез отказалась покидать эти комнаты. Как она тебя пропустила?

– Отчего бы ей меня не пропустить?

– Бришойни очень печётся о моей безопасности, особенно сейчас, пока я ещё не окрепла. И разве мужчинам, даже мужьям, дозволен вход в родильный покой? Шеритта говорила, что можно только лекарю войти и то, если дела совсем худо пойдут.

Стефан отмахивается небрежно от традиции, велящей не допускать мужа до только что родившей жены прежде, чем она примет очищающее благословение Авианны Животворящей. Стремительно пересекает комнату, приглядывается ко мне встревоженно.

– Как ты себя чувствуешь? Мне, разумеется, сообщили, что ребёнок крепок и здоров и что с тобой всё хорошо, но…

– Со мною действительно всё хорошо – ровно настолько, насколько возможно в моём состоянии и положении, – спешу успокоить мужа.

– Прошло два дня…

– Роды – дело не столь уж и скорое. Как Мира?

– Ей не терпится увидеть сестрёнку.

Откидываюсь на подушки, пока Стефан поворачивается к колыбели, рассматривает своё дитя в приглушённом свете огнёвки, стоящей подле неразожжённого камина.

Девочка.

Ещё одна девочка – не мальчик, не наследник, что в свой срок примет отцовский венец. Сегодня-то многие радуются, что императрица счастливо разрешилась от бремени и ребёнок силён и здоров, но потом, совсем скоро, люди смекнут, что дочь не сын, хоть вторая, хоть десятая, и те, о ком упоминала Мадалин когда-то, те, кто озабочен будущим Империи и следующим её государем, вновь поднимут головы. При том сколько я ни читала законы, сколько ни изучала историю, сколько ни пытала вопросами фрайна Энтонси, нигде не нашлось указания, чёткого, ясного, что дочь императора не может принять венец правителя.