Сущность христианства

Космогоническое начало в Боге, сведенное на отвлеченные логические категории, выражает собою только тавтологию: различное может, произойти только из начала различия, а не из простой сущности. Христианские философы и богословы, защищавшие учение о сотворении мира из ничего, не могли совершенно обойти старого правила: «из ничего не выходит ничего», ибо оно выражает закон мышления. Правда, они не считали началом различных материальных вещей действительную материю, но за то они сделали началом действительной материи — Сына, который есть мудрость, наука, и разум Отца, который есть совокупность всех вещей, духовная материя. Различие между языческой вечностью материи и христианским творением заключается только в том, что язычники приписывали миру действительную, объективную, а христиане сверхчувственную вечность. Вещи существовали до начала века, но не как объект чувства, а как объект духа. Христиане, принципом которых был принцип абсолютной субъективности, мыслили все только при посредстве этого принципа. Поэтому материя субъективная, воображаемая, представляемая их субъективным мышлением, кажется им первоначальной материей, — значительно превосходящей действительную, чувственную материю. Но тем не менее это различие есть только различие в образе бытия. Мир вечно пребывает в Боге. Или, может быть, он возник в нем подобно внезапному капризу, прихоти? Но человек, допускающий такую мысль, обожествляет только свое собственное неразумие. Если я не лишен рассудка, то я могу выводить мир только из его сущности, из его идеи, т. е. выводить один образ его существования из другого — иначе говоря: могу выводить мир только из него самого. Мир заключает свою причину в самом себе, как и все в мире, что претендует на название истинной сущности. Differentia specifica, своеобразная сущность, все, что сообщает существу определенный характер, есть нечто необъяснимое, непроизводное в обыкновенном смысле, что существует чрез себя и имеет свое основание в себе самом.

Различие между миром и Богом, как творцом мира, есть только формальное, не существенное. Существо божие — ибо божественный разум, совокупность всех вещей, есть сама божественная сущность, поэтому Бог, мыслящий и сознающий себя, мыслит и сознает мир — существо божие есть ничто иное, как отвлеченная, производная, мыслимая сущность мира; асущность мира — не что иное, как действительное, конкретное, чувственно созерцаемое существо божие; поэтому творение есть не что иное, как только формальный акт. Все, что до начала творения было объектом мысли, разума, становится благодаря творению объектом чувства, но по содержанию пребывает неизменным, хотя и остается необъяснимым происхождение действительного, материального предмета от предмета мысленного.

То же можно сказать о множественности и различии, если мы возводим мир к этой отвлеченной категории в противоположность простоте и единству существа божия. Действительное различие может быть выведено только от существа, различного в самом себе. Но я переношу различие на первоначальное существо, ибо различие есть для меня истинная сущность. Если различие ничтожно само по себе, то оно немыслимо и в принципе. Я представляю себе различие как сущность, как истину, только в том случае, если я произвожу его из первоначальной сущности, и наоборот, то и другое тожественно. Разумное выражение этого есть следующее: различие составляет такую же неотемлемую принадлежность разума, как и единство.

Но если различие является существенным определением разума, то я могу выводить различие только из различия, объяснять его только им самим, ибо оно есть первоначальная, сама собою понятная, самое себя утверждающая вещь. Откуда произошел мир, отличный от Бога? Из различения Богом себя от себя самого. Бог мыслит себя, он служит объектом для себя, он отличает себя от себя — следовательно, одно различие, мир, вытекает из различия другого рода, внешнее из внутреннего, сущее из действенного, из акта различения. Таким образом я основываю различие на нем самом, т. е. оно есть первоначальное понятие, граница моего мышления, закон, необходимость, истина. Последнее различие, которое я могу мыслить, есть различие существа от себя и в себе. Различие одного существа от другого понятно само собой, оно обусловливается их существованием, является очевидной истиной: их два. В мышлении же я обосновываю различие только тогда, если я приписываю его одному и тому же существу, если я связываю его с законом тождества. В этом заключается последнее, истинное различие. Космогоническое начало в Боге, сведенное к его последним основаниям, есть не что иное, как акт мышления, объективированный в своих простейших элементах. Если я отниму от Бога различие, то у меня не будет материала для мышления; Бог перестанет быть объектом мышления; ибо различение есть существенный принцип мышления. И поэтому, допуская в Боге различие, я утверждаю, я объективирую истинность и необходимость этого принципа мышления.