Впрочем, Троица никоим образом не исчерпывается этим определением. Мы поступили бы вполне произвольно, если бы свели только к нему и ограничили только им тайну Троицы. Сознание, разум, воля и любовь в значении абстрактных сущностей или определений относятся к области только отвлеченной философии, но религия есть сознание человеком себя в своей живой цельности, в которой единство самосознания существует только как завершившееся единство «я» и «ты».
Религия, по крайней мере христианская, абстрагирует от мира; внутренняя жизнь принадлежит к ее существу. Религиозный человек ведет жизнь уединенную сосредоточенную в Боге, тихую, лишенную радостей мира. Но он отчуждается от мира только по тому, что сам Бог является существом, отчужденным от мира, вне и сверхмировым — выражаясь строго и отвлеченно философски — небытием мира. Однако Бог, как внемировое существо, есть не что иное, как ушедшая из мира в себя, порвавшая с ним всякие связи, поднявшаяся над миром сущность человека, реализованная, как объективная сущность. Такой Бог есть сознание способности абстрагировать себя от всего другого, довольствоваться собой и зависеть только от себя, подобно тому, как в религии эта способность становится объектом для человека в качестве отличной от человека, особой сущности. Бог, как Бог, как существо простое, есть существо одинокое абсолютное одиночество и самостоятельность; ибо одиноким может быть только то, что самостоятельно. Способность к одиночеству есть признак характера и мыслительной способности. Одиночество есть потребность мыслителя, общение — потребность сердца. Мыслить можно одному, любить надо непременно другого. В любви мы зависимы, так как она есть потребность в другом существе: мы самостоятельны только в одиночном акте мышления. Одиночество есть автаркия, самодовольство.
Но одинокий Бог исключает существенную потребность всякого двойства, любви, общения, действительного, полного самосознания, — у него нет другого я. Религия удовлетворяет эту потребность тем, что соединяет одинокое божественное существо с другим, которое отличается от него, как личность, но однородно с ним по существу — с Богом сыном, отличным от Бога отца. Бог отец — первое, Бог сын — второе лицо. Первое лицо — разум, второе — любовь. Любовь в связи с разумом и разум в связи с любовью образуют впервые дух, а дух есть цельный человек.
Только общественная жизнь есть истинная, себе довлеющая божественная жизнь, — эта простая мысль, эта естественная для человека, врожденная истина и составляет сверхъестественную тайну Троицы. Но эта истина, как и всякая другая, признается религией только косвенным, т. е. превратным образом; религия рассматривает эту всеобщую истину, как частную, и придает истинному субъекту значение только предиката. Она говорит: Бог есть общественная жизнь, жизнь и сущность любви и дружбы. Третье лицо в Троице служит лишь выражением обоюдной любви двух первых лиц Божества, есть единство отца и сына, понятие общения, которое довольно бессмысленно воплощается в свою очередь в особом, личном существе.
Святой Дух обязан своим личным существованием только одному имени, одному слову. Даже древние отцы церкви, как известно, отождествляли св. Дух с Сыном Божиим. Позднейшие догматические олицетворения его тоже недостаточно обоснованы. Он есть любовь Бога к самому себе и людям и в то же время любовь человека к Богу и к человеку. Следовательно, он и есть тождество Бога и человека, поскольку оно объективируется в религии, как особенная сущность. Но для нас это единство заключается уже в Отце и еще в большей степени в Сыне. Поэтому нам не придется делать св. Духа особым предметом нашего анализа. Мы ограничимся только следующим замечанием. Поскольку св. Дух представляет субъективную сторону, постольку он является представителем религиозной души перед ней самой, представителем религиозного аффекта, религиозного воодушевления, или олицетворением, объективированием религии в религии. Поэтому св. Дух есть воздыхающее творение, томление твари по Богу.