Суррогат мечты

Проводник молчал, не ввязываясь в этот «разговор за жизнь». Иван был битым судьбой человеком и в таких беседах ни о чем улавливал потаенный смысл. Доводилось иметь дело со следователями, и Ивану прекрасно была знакома эта их манера ненавязчиво втягивать собеседника в пустопорожнюю болтовню, в которой на самом деле таится масса «подводных камней» в виде каверзных вопросов или наблюдений за реакцией подследственного при рассказе о том или ином эпизоде. Психология — наука тончайшая и деликатнейшая, и Иван, не чувствуя в себе уверенности правильно для самого себя вести подобный диалог, просто молчал, дабы не попасться на крючок.

У народов востока не зря бытовало выражение: зарезался собственным языком. Те, кто много говорит, не думая, кому и о чем, долго, как правило, не живут. Проверено временем и практикой. Кто его знает, что Таченко сделает, когда они выйдут к Периметру? Если сдержит обещание и отпустит — хорошо. А ну как снова приставит автомат к голове и скомандует идти дальше, в лапы солдат миротворческого батальона? А потом уютный кабинет со следователем прокуратуры и допрос по всем правилам, в котором непременно будут иметь место и те беседы, которые сейчас пытается вести Анатолий. Иван не верил никому, носящему погоны и как-то отмеченному властью государственной структуры. И правильно делал. Дружба, носящая оттенок стукачества, была хороша только одной, сильной стороне. Слабая при удобном случае или просто по ситуации немедленно шла в расход.

Таченко по пути расспрашивал Ивана о творящемся в Зоне жизненном коловращении, и ходок, чтобы не нарываться на вытягивание истины иными методами, кое-что нехотя рассказывал, впрочем, опуская подробности, намеренно меняя факты, прозвища и опуская подробности. Анатолий, конечно, все это прекрасно понимал, но не «давил», довольствуясь тем, что проводник сообщал добровольно.

Таченко в чем-то восхищался ходоками, хотя пару раз по долгу своей службы стрелял в них на поражение. Военным люто наказали раз и навсегда: в Зоне мирных людей нет. А те, кто там есть, либо мародеры, безусловно заслуживающие расстрела на месте по законам военного времени или чрезвычайного положения, либо формально ни в чем не виноватые отсидевшиеся в подвалах мирные жители «оккупированных» Зоной поселков, но так как они пробыли в этих местах долгое время, то черт их знает, какой заразы успели нахвататься и чем заразить буквально все человечество, и потому также подлежали ликвидации. Конечно, напрямую приказа на расстрел потенциально гражданских лиц никто не давал, и дать не мог, но солдатам, охранявшим Периметр, да и бойцам спецназа было разъяснено кое-что другое. Показаны файлы видеозаписей, протоколы допросов изловленных ходоков, кое-какие научные образцы. Дальше люди поняли сами: при попытке вступить в мирный контакт с выходцами из Зоны какая-нибудь жуть вполне может перекинуться и на них самих. Умирать, понятное дело, не хочется никому, и солдаты приняли между собой соломоново решение. «Жгите всех — бог узнает своих».

Таченко же был воспитан и мыслил немного иначе. Жать на курок и отправлять сгустки смерти в людей дело нехитрое. Только вот в смерти всегда было нечто, раздражавшее капитана: ее непреложная и неизбежная окончательность. И невозможность вернуть все назад. Поэтому, по мнению Анатолия, прежде чем расстреливать ходока, стоило трижды разобраться, кто он такой и зачем полз в Зону.

Саму же Зону Таченко возненавидел. Причем давно. Все, что творилось здесь, не имело права быть на земле вообще. Отвратительный гнойный нарыв на теле планеты, смертельно опасная зараза, в сравнение с которой не шли никакие чума, СПИД или холера. Чудовища, населявшие Зону, по мнению капитана должны истребляться немедленно, беспощадно и с максимальной эффективностью. Насколько они живучи — капитан видел сам. Поэтому решил для себя — не щадить никого из них, ни детенышей, ни беременных самок, ни больных или слабых. Мутанты изначально показали себя однозначными и хищными врагами человечества, объявили войну людям, пожирая и калеча их. Значит, должны получить на это прямой адекватный ответ, то есть тотальное истребление. Таченко не был садистом или прирожденным убийцей, просто его логика отличалась истинно армейской прямотой и бесхитростностью: или ты друг, или враг. Третьего не дано. Наполовину союзник всегда наполовину противник. А значит, тоже враг.

Пока ученые искали панацею от Зоны для всего живого на земле, пока власть имущие мира сего лихорадочно рассуждали, как и какую выгоду можно поиметь со всего этого дела, пока СМИ бились в истерике по поводу необъяснимых и пугающих явлений, заражая этой манией ксенофобии обывателей, пока военные собирали бесконечные совещания и заседания на предмет решения проблемы Зоны, Таченко видел лишь одно решение: пуля. Или граната. Или мина. Или снаряд из пушки танка.