Суррогат мечты

Прямо под холмом навеки замер древний автобус марки «ПАЗ», от которого теперь остался лишь проеденный насквозь ржавчиной корпус и вросшие в землю давно сдутые скаты колес. Ходоку почему то всегда было очень жаль такие вот брошенные на произвол судьбы автомобили Зоны, рассыпающиеся от коррозии, с выбитыми окнами, распахнутыми дверями, перекошенные, с проткнутыми или просто спущенными шинами, мертвые, страшные и несчастные. Как бы всем своим видом говорящие людям: «что же вы, разумные, всесильные наши создатели? Сначала строили нас на хитроумных конвейерах, гордились нами, сдували пылинки, кормили бензином и маслом, катали в нас ваших детей и подруг, ремонтировали и укрывали от непогоды в гаражах, а теперь просто так бросили и забыли, сбежали от созданного вами же кошмара, напитавшего наши тела невидимой смертоносной отравой. Вы бросили нас, как не бросаете никогда своих сородичей, пусть даже безнадежно больных, заживо гниющих от проказы и сифилиса, сходящих с ума от рака или СПИДа. Вы построили нас ради удовлетворения своих нужд или откровенных капризов. Сделали рабами. И теперь предали».

Ходок избегал встречаться глазами с «взглядом» мутных фар брошенных автомобилей, видя в них горький, молчаливый, никогда и никому не высказанный упрек. Могильным холодом и сухим запахом ржавчины веяло от этих скелетов самоуверенного людского превосходства. В Зоне их было много. Очень много. Целые кладбища брошенной, зараженной, облученной, безнадежно изгаженной, сломанной и разворованной предками ходоков на цветные металлы техники. Гражданские легковушки, мотоциклы, автобусы, трактора, сельхозтехника, пожарные автомобили, вертолеты, БТРы и даже танки. Всех их объединяло одно — посмертная обида на предавших и бросивших их людей.

Особенно много ее осталось здесь после Первого Взрыва. Люди в панике бежали из этих мест, их вывозили целыми семьями, не давая взять с собой почти ничего, имущество оставалось в домах и квартирах. Машины зачастую тоже просто бросались в гаражах или на стоянках. Когда речь идет о спасении собственной жизни, о железе как-то не думается. Человек на холме сейчас почти физически ощутил тот стайный, панический страх, гнавший людей прочь от зараженных мест.

Военная и пожарная техника осталась от ликвидаторов последствий аварии. Тяжелые бульдозеры, самосвалы, бензовозы, подъемные автокраны, экскаваторы, тягачи… Все это честно исполнило свою миссию, перевернув и сдвинул килотонны земли и песка, цемента и стали, щебня и гравия, чтобы почти потушить пожар развороченной атомной печи и потом воздвигнуть над ней исполинский Саркофаг. Потом же, разумеется, дезактивацией техники никто заниматься не стал. Ее просто согнали на большие пустоши, могильники, поставили ровными шеренгами и так и бросили на произвол дождей, ветра, мародеров и времени.

Ходок часто слышал от стариков, ветеранов этих мест, как группы отчаянных искателей наживы прорывались через кордоны и блокпосты военных, проникали на такие кладбища автотехники и ночами напролет свинчивали, выламывали и срезали с брошенных машин все, что только могло пригодиться себе в личное хозяйство, для продажи или в пункт приема цветмета. Повышенный радиационный фон, как правило, никого не останавливал. А потом у людей как-то незаметно, сами собой развивались рак, лейкемия, лучевая болезнь, рождались дети-мутанты или вообще не могло родиться уже ничего. Смерть рвалась в виде незаметных глазу, обонянию и осязанию лучей из любого куска металла, стекла, дерева и камня. И не было этому ни конца, ни края.

После Второго Взрыва сюда уже не заглядывал никто. Зона сама закрыла кладбища чередой практически непроходимых ловушек или «горячих пятен» радиации. Ходоки не отваживались забираться туда, по старой памяти стремясь разжиться куском дюраля или алюминия. Стоит ли оно смертельного риска собственной жизнью?

Но это уже решал для себя каждый сам. Как, например, человек на холме.

Над проклятой землей дул сырой, холодный, порывистый ветер. Ходок втянул ноздрями через фильтры противогаза тревожного воздуха, еще раз напоследок оглядел окрестности и решительно пошел вниз.

Постоянно, там и сям ему попадались проплешины в траве, оставшиеся на месте исчезнувших ловушек. Зона сама ставила их сугубо по своему усмотрению, сама же и уничтожала их, точнее, переносила с места на место, как капканы в подвале, где живут мыши и крысы. Ходок шел осторожно и очень внимательно, глядя под ноги и через каждые шагов двадцать кидая гайку с привязанной к ней матерчатой ленточкой, потом разыскивал ее и швырял снова.