Сурикэ

— Я видал много более сильных ураганов, а этот был непродолжителен, и к тому же теперь лето, так что ни я, ни мои друзья нисколько не пострадали от этой бури; если бы только мы не беспокоились за вас, мадам, мы были бы рады грозе.

— Вот настоящая философия, — заметила, улыбаясь, графиня.

— И философия великого вождя, — добавила весело Марта де Прэль.

— Наша обязанность, — отвечал ей в тон охотник, — приучает к терпению и философии. Что бы с нами было без этих дорогих качеств?

— Правда — ужасная обязанность.

— Я не согласен с вами, — перебил Шарль Лебо, качая головой, — жизнь пионера имеет свои особенные прелести, она мне нравится; может быть, именно опасности и неудобства делают ее еще заманчивей и привлекательней.

— Все вы, господа пионеры, одинаковы, — сказала графиня Меренвиль, — вас не переспоришь.

— Может быть, потому, что мы одни вполне испытали неизвестные для других прелести этой странной жизни, графиня.

Марта во время этого разговора молча улыбалась и исподлобья посматривала на говоривших.

— Извините, мадам, я пришел сюда сказать вам еще, что погода стала прелестна, дороги настолько сносны, что идти можно, и мы совершенно готовы хоть сейчас отправиться.

— Сегодня уже поздно, — сказала графиня.

— Еще только три часа, мы успеем пройти несколько миль до заката солнца.

— Зачем спешить? — настаивала графиня.

— Ваше желание, графиня, для меня закон.

— Благодарю вас, я хочу немного отдохнуть сегодня.

— В таком случае мы отправимся завтра?

— Да, завтра.

— В котором часу?

— Когда угодно!

— Отлично, мне только остается пожелать вам всего хорошего и уйти, чтобы не помешать отдыхать.

Он поклонился и поднял дверь палатки.

— Месье Лебо! — сказала графиня.

— Что угодно?

— Еще одно слово, если позволите.

— К вашим услугам.

— Мне хотелось бы спросить вас?

— Если только знаю…

— О, конечно!

— Извольте.

— Можете вы сказать, далеко мы от плантации Меренвиль?

— Могу.

— Скажите же.

— Мы в 66 милях от Красной Палки, вы, вероятно, про нее спрашиваете?

— Да, вы говорите, в 66 милях от Красной Палки?

— Да, графиня.

— Хорошо, сколько же это нужно дней, чтобы доехать?

— Если водой, как мы едем, самое большее — дней семь.

— Благодарю.

— Еще что не желаете ли сказать?

— Да, если позволите.

— О, графиня, я весь к вашим услугам, распоряжайтесь мной.

— Вы наш друг, — сказала графиня, протягивая ему руку.

— О, это много чести, графиня, — продолжал Шарль Лебо, почтительно целуя протянутую руку, — вы еще что-нибудь желаете знать?

— Да, конечно!

— Я слушаю, графиня.

— Я хотела узнать, далеко ли мы от Карильона?

— О, нет, мы не дальше 50 миль от крепости.

— Так близко?

— Не больше, графиня.

— Вы уверены?

— Да, убежден; я хорошо знаю эту дорогу, ошибиться трудно.

— Значит, путешествие отсюда в крепость много короче, чем отсюда в Красную Палку.

— Нет, напротив.

— Каким образом?

— Очень просто.

— Ничего не понимаю.

— Обратите внимание на дорогу: чтобы вернуться в крепость, придется ехать сушей, а не водой.

— Что же из этого?

— Очень многое, графиня.

— Я ровно ничего не знаю, объясните мне, пожалуйста, Лебо.

— Это так просто: водой мы легко делаем десять и даже двенадцать миль вдень.

— А сухим путем?

— Едва шесть миль в день, то есть ровно вполовину, если не меньше.

— Боже мой, отчего же такая громадная разница?

— Потому что у нас нет еще дорог, приходится идти едва заметной тропинкой, рискуя на каждом шагу иметь неприятную встречу или прокладывать самому дорогу топором и огнем, что не безопасно.

— Но до Дюкенса мы можем ехать водой?

— Желая попасть в Карильон, вы еще продлите путь, возвращаясь в Дюкенс.

— Почему это?

— Потому что ради личных интересов мы должны идти прямо к тому месту, куда едем, заезжая в Дюкенс, мы сделаем крюк, а это много значит.

— В таком случае, чтобы попасть в Карильон, нужно около 10 дней. На целую треть больше, чем на Красную Палку.

— Да, я объяснил почему, графиня.

— Да, да, только мне это очень неприятно.

— Вы желали вернуться в Карильон?

— Да, это мое страстное желание.

— Если бы я мог сделать замечание…

— Я знаю, что вы скажете, ясама себе тоже сто раз повторяла.

— И вы не отказываетесь от своего желания?

— Больше чем когда-либо, у меня есть уважительная причина, которая и вас заставит согласиться с моим мнением.

— О, графиня, я и без этого всюду пойду за вами.

— Знаю, мой друг, но я считаю своим долгом сказать вам, что меня заставляет непременно вернуться к мужу.

— Ради Бога, графиня…

— Нет, нет, — вскричала она быстро, — я слишком дорожу вашим мнением и не хочу, чтобы вы считали меня непостоянной, ветреной женщиной, которая сама не знает, чего хочет.

— О, графиня, подобной мысли никогда быть не может у меня.

— Знаю, но выслушайте меня.

— Вы этого хотите?

— Да, требую.

— Я покоряюсь.

— Хорошо, почему граф хотел, чтобы мы оставили Бельвю и уехали в Красную Палку?

— Очень ясно, графиня, потому что граф, обязанный по службе уезжать ежегодно на несколько месяцев, должен был оставлять вас одну без всякой защиты в глуши, где трудно рассчитывать на чью-нибудь помощь в случае нападения.

— Видите, вы сами то же говорите.

— Потому что это правда, графиня.