Суперхан

Дубравин вспоминал этот случай. И на него новой волной накатили, налетели горестные мысли: не будет больше Амантая. Не будет в их жизни ни радостных встреч, ни яростных споров, ни совместного купания в речке. И посиделок за бутылкой хорошего вина тоже не будет. И что они знают о его друге, эти чужие, равнодушные люди, которые сейчас один за другим выходят то ли на трибуну, то ли на сцену, чтобы говорить слова…

Внезапно у их стола, словно из ниоткуда, появился сын Амантая. Подошел к Дубравину и сказал, что сейчас надо ехать на кладбище, потому что пришло время похорон. Шурка послушно поднялся и пошел вместе с другими мужчинами за ним.

Женщины остались в зале. По мусульманским обычаям женщины не могли присутствовать при похоронах на кладбище.

* * *

Они шли к кладбищу с носилками на плечах. Шурка был первым в ряду справа. Шли долго, в гору. Рядом с ним тяжело дышал степенный толстый казах. Он только что сменил сына Амантая. Но Дубравин, хотя спина его давно одеревенела, не хотел меняться, отказывался. Ему было тяжело, почти как тогда, в юности, когда он нес Амантая к финишу туристической эстафеты и донес. До победы. И вот теперь, спустя почти полвека, он снова нес его, провожая старого друга в последний путь.

Позади жизнь, в которой было много всего: любви и ненависти, радости и горя, счастья и несчастья. А теперь он вновь нес его. И никто не мог ему в этом помешать.

* * *

Когда они забирали тело покойного в морге, оно уже было завернуто в кафан и аккуратно завязано посередине и с двух сторон. А Дубравину почему-то страстно хотелось еще хотя бы один раз взглянуть другу в лицо. Проститься. Он сказал об этом, судя по всему, главному во всем этом действе – имаму. Тот по-казахски попросил служителя развязать ткань на секунду и открыть лицо, что и было сделано. Лицо Амантая, сильно напомаженное, напудренное, показалось Шурке в эти секунды совершенно чужим. И только челка, поседевшая прядка волос, которая упрямо торчала надо лбом, напомнила ему друга детства. Шурка наклонился и коснулся ее губами. Служитель ловко и быстро снова завязал бинты. Шестеро мужчин взяли носилки. И вперед ногами вынесли тело из помещения.

Вынесли-то вперед ногами, как и у нас, у русских. А вот несли теперь вперед головой.

Мусульманское кладбище, конечно, отличалось от русских старинных кладбищ с их крестами и памятниками. Здесь все было просто. Пророк Мухаммед (да благословит его Аллах и приветствует) сам определил, как должны выглядеть исламские кладбища. Могила, то есть ее поверхность, «должна напоминать горб верблюда и быть не выше тридцати сантиметров над поверхностью земли», а средняя высота могильной плиты зависит от высоты покрова снега. Остановились у ямы.

«Земля здесь каменистая и вряд ли будет ему пухом!» – машинально подумал Дубравин, опуская по команде муллы носилки на землю. Имам проверил, правильно ли, то есть перпендикулярно ли по направлению к Мекке, а точнее к Каабе, поставлены носилки.

Здесь были разные люди: молодые и старики, дряхлые и крепкие, усатые и с бородой, были среди тех, кто пришел проводить Амантая в последний путь, не только казахи, но и русские, а также, судя по лицам, уйгуры, дунгане, китайцы, корейцы.

Всех присутствовавших имам выстроил в этом узком пространстве в семь рядов. Как в мечети. Дубравин стоял в первом. Он знал, что степень заслуг мусульманина перед Аллахом определяется не количеством провожающих, а количеством читающих погребальную молитву за него, и готовился вместе со всеми вознести эту прощальную молитву.

Имам поднял к небу руки. Опуская, соединил их на животе и произнес:

– Субхаанакал – лаахулмма уа бихамдина, уа…

«О Аллах, Ты далек от всех недостатков, и я восхваляю Тебя. Бесконечно присутствие имени Твоего во всем, высоко величие Твое, и кроме Тебя мы никому не поклоняемся…»

Все шло своим чередом. Имам прочитал на арабском похвалу пророку Мухаммеду (да благословит его Аллах и приветствует). И уже только затем все присутствующие приступили к дуа: обратились к Богу с просьбой о прощении грехов умершему. Если человек не знал этой молитвы на арабском, он мог просить на родном языке.

«О Аллах! Ты мой Господь. Нет божества кроме Тебя, достойного поклонения. Ты сотворил меня, и я Твой раб. И я стараюсь по мере сил сдержать клятву о покорности и верности Тебе. Я прибегаю к Твоей защите от зла того, что я совершил, признаю милость, оказанную Тобой мне, и признаю свой грех. Прости же меня, ибо поистине никто не прощает грехов, кроме Тебя!»

Молодые мужчины, судя по всему, кладбищенские работники, спрыгнули в раскрытую яму, повернулись лицом к Каабе и на веревках начали опускать тело.

Дубравин смотрел и не верил. Он представлял себе, как в этой глинистой, плотной, вперемешку с камнями почве будет лежать его горячий живой друг. Как сейчас закроется землею этот саван. И ему на мгновение стало жутко и плохо. Ноги не держали его, все поплыло перед глазами, и он покачнулся, не находя, на кого бы опереться.