Суперденьги

Дом расположен на приятной и типичной для центрального Запада улочке, утопающей в зелени деревьев. Таких же улочек полно в Канзас-Сити, Индианаполисе и Де-Мойне. Добавить с десяток старых драндулетов, стоящие там и сям группки старшеклассников — и эта улица с ее деревьями и домами вполне могла бы украсить обложку Saturday Evening Post образца 1947 г. Дом Уоррена еще больше выделяется своей беспорядочной архитектурой, потому что он пристроил к нему еще одну комнату, зальчик для ракетбола, да еще и площадку для гандбола во дворе. Дом забит книгами, на стенах висят постеры («Война — нездоровое дело для детей и прочих живых существ»). Местная детвора явно собирается здесь чуть ли не каждый день. Двое детей Баффеттов учатся в центральной школе (одного из сыновей они назвали в честь Бенджамина Грэхема) — в той самой, где учились отец и дед самого Уоррена, — а старший в Небрасском университете. Сьюзи энергично трудится в обществе планирования семьи и в гражданском комитете. Среди книг на стеллажах целая полка с работами Бетрана Рассела. Уоррен цитирует Рассела почти с такой же легкостью, с какой он цитирует Бена Грэхема.

По мере того, как товарищество Баффетта росло, увеличивалось и число контактов Уоррена на Уолл-стрит. Новые знакомые, наверное, не раз спрашивали, почему он решил осесть в Омахе. Да и сами его ответы подтверждают, что этот вопрос возникал рано или поздно у каждого.

— За три часа я могу добраться отсюда куда угодно, — говорит Уоррен. — В Нью-Йорк или Лос-Анджелес. Ну, может, дольше, особенно после того, как отменили прямые рейсы. За время этих визитов я получаю ровно столько впечатлений, сколько мне нужно. Наверное, в Нью-Йорке и Калифорнии у меня больше друзей, чем здесь, но это прекрасное место, чтобы растить детей, да и просто жить. Здесь можно думать. И о рынке здесь думается лучше: нет ни слухов, ни историй, ты можешь просто сидеть и видеть все акции на газетной странице. Здесь можно думать об очень многом.

— А что тебе сказал Бен? — спросил Уоррен перед ужином, пока я потягивал свой скотч, а он — пепси-колу.

— Medius tutissimus ibis, — ответил я, — по его словам, именно это Феб-Аполлон рекомендовал Фаэтону при управлении колесницей, но дурачок его не послушал. «Безопаснее всего держаться среднего».

— Да, это в духе Бена, — сказал Уоррен. — Господи, Бен действительно знает все эти языки! И любит учиться и учиться новому. Его не заботит только одна вещь: деньги. По-моему, он даже не знает, сколько денег у него вообще.

Чтобы выигрывать, надо, прежде всего, не проигрывать. Это моя интерпретация одного из главных принципов Грэхема. Выглядит, согласитесь, банально. Понятное дело, нельзя проигрывать, если хочешь выиграть. Но эта мысль глубже, чем кажется на первый взгляд. Это рациональное заявление для рационального мира, пусть даже Кейнс и заметил однажды, что нет ничего более катастрофичного, чем рациональное инвестирование в иррациональном мире. Кроме того, мысль Грэхема сразу исключает тех, кто реально хочет проиграть, потому что когда-то родители обозвали их неудачниками и теперь детишки тащат за собой этот психологический груз.

Грэхем не слишком обнадеживает тех, кто хотел бы, скажем, махом превратить пять тысяч в четверть миллиона. Он начинает с простого постулата: твои деньги всегда подвержены риску, поэтому самое первое, что нужно сделать, — это не потерять их еще до того, как успеешь подумать о путях приумножения. Прелести сложных процентов появляются, только если капитал растет. Но при этом нужен год, в который ты возвращаешь половину, и программа, которая при постоянном темпе роста должна быть рассчитана на много лет. Кроме того, Грэхем не слишком оптимистичен относительно твоей способности оценивать рынок или даже отдельные акции.