Суперденьги

Второй элемент швейцарского банковского кодекса, который делает швейцарские банки столь привлекательными для иностранцев, — это тайна вклада. Однако в такой секретности для банков нет ничего нового. Наоборот, как раз снятие секретности есть нечто новое — часть современного национализма. Римское банковское право, германское гражданское право, законы областей Северной Италии, где банковское дело расцвело в конце Средних веков, — все гарантировали тайну вклада. Европейцев до сих пор немножко пугает то, что американский супермаркет — или еще хуже, американское правительство — может спокойно позвонить в банк и выяснить ваше финансовое положение. Вплоть до 1930-х гг. швейцарский банковский счет был закрыт от посторонних глаз. Однако сохранение этой тайны зависело от швейцарских банкиров.

Когда немцы — и особенно немецкие евреи — начали выводить свои деньги из Германии после прихода Гитлера к власти, агенты гестапо попытались проследить, куда эти деньги идут. Одни просто подкупали служащих в швейцарских банках. Другие действовали более изобретательно: они пробовали разместить депозиты в швейцарских банках от имени состоятельных граждан Германии. Швейцарский банк, который принимал агента гестапо за курьера и принимал деньги, тем самым подтверждал, что в данном банке имеется счет на данное имя. После этого несчастного арестовывали в Германии и везли в концентрационный лагерь. Оттуда он просил свой швейцарский банк переправить деньги обратно в Германию, а потом его казнили. Значительная часть денег, ушедших из Германии, так и не была обнаружена и до сих пор хранится в швейцарских банках. В настоящее время они принадлежат банкам, поскольку по швейцарским законам депозит, не востребованный владельцем по истечении 20 лет, становится собственностью банка.

Швейцарскому правительству настолько надоели эти гестаповские трюки, что в 1934 г. оно ратифицировало Банковский кодекс, согласно которому раскрытие тайны вклада стало уголовно наказуемым преступлением. Это сняло с банкиров моральную ответственность — открывать или не открывать тайну вклада — и убедило иностранцев в том, что любые их счета охраняются швейцарским законом.

Но последний привлекательный момент в швейцарском банке — это не швейцарский банковский кодекс, а швейцарский банкир. Со своей нейтральной жердочки он семь столетий подряд наблюдал, как воюет мир. Горели разграбленные замки, по Европе бродили банды, короли теряли короны, правительства падали, валюты обесценивались, рушились семьи, жены бросали мужей, мужья бросали жен, дети враждовали с родителями, толпы безумствовали на улицах — все, как на картинах Брейгеля в швейцарских музеях. Если бы в правительствах не было коррупции, если бы бумажные деньги не обесценивалась, если бы налоги были справедливыми, если бы не было войн, если бы человечество не было так склонно совершать ошибку за ошибкой, короче говоря, если бы весь мир был как Швейцария, то в самой Швейцарии не было бы нужды. Но увы, мир таков, каков он есть, и если бы Швейцария не существовала, то, перефразируя Вольтера, ее следовало бы выдумать. Деньги лежат в банке, в надежных швейцарских франках, обеспеченных золотом. Какая разница, кто их сюда привез? Бессмертны не люди, а деньги — деньги, за которыми ухаживают, словно назначенные самим Господом Богом садовники за хрупким и драгоценным цветком. И даже эта аналогия не вполне точна, потому что сохранение денег — задача гораздо более важная, чем их рост. Вот оно, почтеннейшее из призваний: сохранить этот мешочек, эту горку монет — доказательство того, что кто-то где-то и когда-то порадовал Бога своей работой, за что и был вознагражден этим мешочком или этой горкой. А стоять на страже Божьей награды — почетнейшая служба, миссия для избранных.

И, кстати говоря, весьма выгодная миссия. А разве может что-то, дающее выгоду, быть противным Богу?

Со времени моей швейцарской авантюры у меня было время подумать о влиянии протестантской этики. В компетентности швейцарских бухгалтеров и надежности швейцарской банковской системы явно чего-то не доставало. Может быть, где-то какой-то отдельно взятый швейцарец не отнесся к денежным операциям с должным религиозным почтением? И что я предпочел бы: контроль ФРС в Вашингтоне или этику почтенных швейцарских банкиров? Проблема в том, что даже в Швейцарии уже не все живут в страхе перед Богом, Кальвином или Цвингли. Большинство обычаев пока еще держатся, но протестантская этика явно дала течь.

Через месяц после моего первого визита в банк Пол и Луис Толе прибыли в Нью-Йорк. Пол горел желанием сделать свой банк андеррайтером, т. е. включить его в группу организаций, продающих акции публике, — функция, обычно выполняемая крупными американскими брокерскими фирмами. Кроме того, Пол хотел, чтобы банк более плотно занялся финансовым менеджментом — управлением клиентскими портфелями.