Superabundance

К наблюдениям Шелленбергера можно добавить анализ параллелей между традиционной религией и апокалиптическим экологизмом, проведенный Майклом Крихтоном. Как отметил в 2003 году американский писатель (1942-2008),

Если внимательно присмотреться, то можно увидеть, что экологизм, по сути, является совершенной переделкой традиционных иудео-христианских верований и мифов XXI века. Есть первоначальный Эдем, рай, состояние благодати и единения с природой, есть падение из благодати в состояние загрязнения в результате вкушения от древа познания, и в результате наших действий наступает судный день для всех нас. Все мы - энергетические грешники, обреченные на гибель, если не будем искать спасения, которое теперь называется устойчивостью. Устойчивость - это спасение в церкви окружающей среды. Точно так же, как экологически чистая пища является ее причастием, той облаткой без пестицидов, которую пьют правильные люди с правильными убеждениями.

Помимо схожести структуры, экологизм удовлетворяет те же психологические потребности, что и религия. Спасение Земли изображается как великая борьба за существование, что превращает экологов в праведных героев и придает жизни многих людей дополнительный смысл. Эти религиозные качества не обязательно плохи. Чтобы быть счастливым, человеку необходимо как-то находить смысл, но, как отмечает Шелленбергер, "религия становится все более апокалиптической, разрушительной и саморазрушительной", что приводит "ее приверженцев к демонизации своих оппонентов... ограничению власти и процветания" и распространению "тревоги и депрессии". Как это произошло?

Апокалиптическая сторона экологизма, по мнению Шелленбергера, проистекает из беспокойства по поводу природы человеческого прогресса. После того как в эпоху Просвещения религия была отделена от науки, знания перестали черпаться из священных писаний. Наше понимание мира стало более точным, но уверенность и стабильность, которые люди черпали из религии, в целом были утрачены. Со временем научный прогресс стал нормой и казался неостановимым. Положительные эффекты научного прогресса, такие как рост уровня жизни , стали обыденностью, и явная связь между инновациями и улучшением жизни человека отошла на второй план. Напротив, новые технологии стали вызывать страх, а некоторые люди стали опасаться, что дальнейший технический прогресс может привести к гибели цивилизации.

Вместо того чтобы стремиться к "зеленой утопии", как это делали экологи прошлого, современное "зеленое" движение стало одержимо страхом, предсказывая конец света в результате вызванного технологиями изменения климата. Шелленбергер рассказал о своем опыте участия в акции протеста Extinction Rebellion на Трафальгарской площади в Лондоне. Он отметил, что хотя демографически протестующие были похожи на членов более старой группы "Земля прежде всего!" (т.е. белые, богатые и образованные), участники Extinction Rebellion были уникально одержимы идеей смерти. Он писал, что видел "большие транспаранты со словом DEATH", "женщин в черных траурных вуалях" и "мертвенно-молчаливых активистов" в "кроваво-красных платьях" и с "призрачно-белой" краской на лице.

Для объяснения этой апокалиптической тенденции Шелленбергер опирается на книгу американского антрополога Эрнеста Беккера (1924-1974) "Отрицание смерти", вышедшую в 1973 году. Страх смерти, писал Беккер, является основной частью нашего подсознания. Мы осознаем свою смертность в самом начале жизни и всю последующую ее часть решаем эту проблему, часто подсознательно. Одним из способов борьбы со смертью, по мнению Беккера, является создание "проекта бессмертия" - способа гарантировать, что после смерти мы оставим после себя какое-то наследие. Это может означать рождение детей, открытие бизнеса или создание произведений искусства. Ключевая часть проекта бессмертия заключается в том, что человек является героем истории, самоотверженным родителем, смелым предпринимателем или эксцентричным художником.

Экологизм функционирует как проект бессмертия, предлагая психологическое избавление от смертности. Шелленбергер упоминает об исследованиях, показывающих, что "дети, которые участвуют в климатическом активизме, имеют лучшее психическое здоровье, чем дети, которые знают об изменении климата, но ничего не делают для этого". Он отмечает, что рост климатической тревоги совпал с ростом уровня тревоги, депрессии и самоубийств в США и Европе, причем "семьдесят процентов американских подростков называют тревогу и депрессию основной проблемой".